— Чего же это Владыка Гор тебя до сих пор на каменное гнездовье не вывел? — ехидно поинтересовался дочерна загорелый пастушок, тщательно облизывая жирные пальцы и вытирая их один за другим о полы донельзя выношенного и выцветшего халата. Делал он это, как подозревал Батар, специально, чтобы досадить Сюргу, не выносившему «дикарских привычек» Урэгчи.
— Может, и вывел бы, кабы ты своими камланьями не мешал, — отмахнулся камнезнатец от пастушка и, перекинув через плечо сумку, предупредил Батара: — Хочу напоследок к Длинному урочищу сходить. Там в дождевых промоинах мне давеча попалась пара желваков красноглаза, место, по всему видать, хлебное, грех не обшарить.
— Засветло возвращайся — целее будешь. Да по сторонам поглядывай, вдруг полосатый твою шкуру собственной невесте поднести нацелился, — напутствовал товарища Батар и покосился на тщедушного пастушка, поспешно сделавшего оберегающий жест, отводящий беду от неразумного болтуна.
— Я возьму с собой лук на случай встречи с господином тигром, — пообещал Сюрг и двинулся прочь от пещеры.
— Ну что, Урэгчи, пойдем к Желтым увалам? Распилим еще один бивень, перевезем к Падающему гиганту, заодно и силки твои в последний раз проверим, предложил Батар, подождав, пока пастушок допьет третью чашку своего излюбленного питья.
— Пойдем распилим. А силки снять надо непременно, иначе рассердится Владыка Гор, что зверье его без нужды губим.
Пастушок свистнул пса, и, оседлав осликов, юноши неспешно затрусили по козьей тропе в направлении Желтых увалов, поглядывая на оставшееся справа Медовое озеро, окруженное тающими в знойном мареве утесами Цай-Дюрагата. День обещал быть жарким, и Батар лениво подумал, что надо было им с Урэгчи плюнуть на неподъемный бивень и отправиться на озеро. Помыться, поплавать, побродить по береговым обрывам, прощаясь с этим дивным краем, может и для Сюрга нашли бы камешек-другой…
Шесть небольших бивней — как раз две телеги нагрузить — они уже свезли к расщелине, названной Урэгчи Следом Молнии, от которой до селения его было полтора дня езды. — Еще десяток огромных, круто изогнутых бивней, каждый из которых пришлось распиливать надвое, был припрятан под Падающим гигантом — колоссальной скалой, являвшейся прекрасным ориентиром, по которому тайник легко будет отыскать даже в следующем году. Хотя лучше было бы, конечно, нанять несколько телег и, взяв в помощь Шингала и Чичгана, привезти их в мастерскую Харэватати еще до осенних дождей. Половину драгоценной кости они могут продать саккаремским мореходам, и тогда уже мастеру Тати не придется трудить старые ноги, выискивая заказы по всему Фухэю. Впрочем, немало времени придется еще потратить на то, чтобы очистить бивни, придать им товарный вид, да и предложат ли иноземные купцы хорошую цену, не слишком-то много их было этой весной — всерьез, видать, побаиваются орд Хур-манчака…
— Чем опечален, Батар? Не терпится домой вернуться?
— Где нас нет, там телята вместо, молока мед ввдот, Соскучился по дому. А в Фухэй вернусь, по здешним местам тосковать буду. Какой край богатый! И почему здесь люди не селятся?
— Э-э-э! Не видал ты Цай-Дюрагата осенью, того чище зимой! Как зарядят дожди, ни по одной тропинке не проехать, не пройти, не проползти! А ручьи с гор потекут — все смоют! Сколько разного народу сюда забредало, никто прижиться не мог — каждый раз бедой дело оборачивалось. Не хочет Владыка Гор, чтобы люди в его угодьях селились. Случается, пласты земли съезжать со скал начинают, камнепады все живое на своем пути сметают. Опасные места. Это нам посчастливилось — ненастных дней за все лето почитай и не было, худых людей прошлогодние оползни повымели. Ты, однако, не думай, что тут всегда так! Вот хоть озеро взять — это ведь его пришлые, вроде тебя везунчики, Медовым прозвали, а у нас оно знаешь как называется? Чаша Зла! Как переполнится, так и начинает из нее хлестать — только держись!
— Представляю, — лениво отозвался Батар. Прежде чем добраться до первого бивня, они с Урэгчи дней восемь бродили по горам, не осмеливаясь спускаться в ущелья, стены которых были изрыты осенними ливнями. Ломкие, карнизами нависавшие над бездонными оврагами, земляные края готовы были обрушиться не только от неосторожного шага — от порыва ветерка, и вытарчивавшие кое-где из обрывистых стен белые кости древних исполинов представлялись тем самым плодом, который видит око, да зуб неймет. Постепенно они начали приноравливаться лазить по осыпающимся кручам, осмелели, стали достигать заветных костяков, да что толку? До костей доберешься, а бивней-то и нет — утоплены в глубине песчаного массива, не один день до них докапываться надобно. Это если б можно было копать. Но как тут киркой или лопатой орудовать, когда чуть копни, тут на тебя весь склон и поедет? А если даже ухнет череп в ущелье и не погребет под собой, как бивни потом со дна пропасти вытаскивать, как тащить туда, откуда их хотя бы попервости на ослике вывезти можно?
Так и этак пробовали, пока не наловчились вымытые из горы кости в устьях ущелий выискивать. Побитые, почерневшие, ржавью-гнильцой тронутые, не радовали они глаз, и возиться с ними, выкапывать из слежавшихся наносов земли мнилось Урэгчи до времени никчемной тратой сил, но зато, увидев матовый блеск шелковистой, как женская кожа, зачищенной кремово-белой кости, проникся он к Батару великим почтением и зауважал сверх всякой меры даже незнаючи, какие чудеса тот из нее выделывать способен.
Сам же Батар с каждым днем все больше влюблялся в Цай-Дюрагат. Место это было на редкость красивое и по-своему чудесное, поскольку только тут из земли выкапывали отлично сохранившиеся бивни древних слонов. Ходили слухи, что далеко-далеко на севере сегва-ны, случалось, вырубали изо льда совершенно целых исполинов: покрытых мясом, кожей и длинной бурой шерстью. Так ли это — доподлинно неизвестно, зато ни для кого не секрет, что в обычной земле слоновые бивни сгнивают быстро и лишь в глубинах Цай-Дюрагатских гор не властно над ними время, не подвержены они тлену и разложению. Гнить они начинают, только когда дождевые потоки вымывают их на поверхность земли, и Урэгчи объяснял это волей Владыки Гор. Объяснение не слишком убедительное, однако никаких других Батару слышать не доводилось, да и мастер Тати, хотя и старался не подавать виду, испытывал, кажется, перед Цай-Дюрагатом суеверный трепет.
Горы эти не зря считались сродни Самоцветным — занятый поисками бивней, юноша не слишком приглядывался к камням, и все же несколько раз им с Урэгчи попадались среди песчаника полости, стенки которых покрывали щетки огненно-красных кристаллов граната. Выглядели они впечатляюще, хотя ценности особой не представляли: едва ли не девять десятых их массы при обработке уходило в отбросы. Узнав об этом, пастушок начал поглядывать на Сюрга с нескрываемым сочувствием, чем доводил камнезнатца чуть не до белого каления.
Что же касается прочих камешков, красота и ценность которых могли открыться неискушенному человеку только после их распилки и шлифовки, то они Урэгчи и вовсе не заинтересовали, и как-то само собой получилось, что почти все время проводил он вместе с Батаром. Лазил по горам и ущельям, помогал отыскивать и откапывать бивни древних исполинов, распиливать их в случае надобности и грузить на спины понурых осликов, выполнявших самую тяжелую часть работы Иногда Батар просил Сюрга помочь им погрузить куски особо крупных, совершенно неподъемных бивней, которые ему жаль было пилить на короткие болванки, но чаще юноша просто отмечал местонахождение их на собственноручно изготовленной карте, все больше склоняясь к мысли, что к вывозу драгоценной кости надобно привлечь Харидада. Будущий тесть его, очень может статься, сочтет это дело более прибыльным, чем торговля в крохотной лавочке, посещаемой в основном чужеземными купцами и мореходами.
Мысли юноши невольно возвратились к слухам о кочевниках, угрожавших будто бы Фухэю, и вновь он укорил себя, как делал это неоднократно в последние дни, за то, что они с Сюргом непозволительно долго задержались на Цай-Дюрагате. Время в этом удивительном крае летело незаметно, богатство, казалось, само шло в руки, но смутная тревога, раз поселившаяся в сердце Батара, не желала покидать его, несмотря на все доводы рассудка…