Если не считать того, что в гавани не было ни одного купеческого судна, залив действительно выглядел как обычно. Сотни рыбачьих лодок замерли на осеннем зеркале стыло-золотых вод, а по знаменитым на всю Вечную Степь соляным полям Фухэя шагали, как в старое доброе время, обнаженные до пояса, почерневшие на жгучем солнце соледелы в больших соломенных шляпах, имевших форму широкой перевернутой воронки.
Берег здесь еще несколько столетий назад был разделен на квадраты, каждый из которых огораживали невысокие земляные стенки, а сами рукотворные поля отделяли от моря надежные дамбы. В прилив морскую воду впускали на поля и они превращались в часть залива, после чего ворота дамб закрывали. Благодаря горячему солнцу вода испарялась и через некоторое время решетки квадратов проступали вновь. Чем сильнее густела рапа — соляной раствор, тем отчетливее становилась видна решетка, а когда воды на полях оставалось совсем мало, по бортикам начинали ходить люди с огромными деревянными скребками на длинных ручках. Они ворошили соляную кашу, пока не испарялись остатки влаги. Высыхающая соль — серая и ноздреватая — затвердевала, покрывая дно ванн-квадратов твердой коркой. Тогда ее разбивали, собирали в корзины и мешки и относили купцам, со складов которых соль отправлялась в Вечную Степь…
Да, у Хурманчака хватило хитрости, чтобы изыскать способ ворваться в Фухэй. Достало и мудрости распорядиться не трогать соледелов, не рушить систему соляных полей, в сохранности которых его орда заинтересована была не меньше, чем кормящиеся с них люди. Батар повернул голову направо, вглядываясь в террасами поднимающийся от моря город. Изрезанные улочками и дорогами мягкие белые скалы утопали в зелени садов, и на первый взгляд тут тоже не было заметно никаких изменений, однако стоило присмотреться повнимательнее, и глаз начинал натыкаться на черные кляксы пожарищ, изъязвивших светлый лик города.
— Улица Медников выгорела дотла. Шерстяная улица и район Рынка пострадали меньше, зато в кварталах оружейников сгорели даже сады… — Юноша прикусил губу и дернул поводья, с замиранием сердца отыскивая взглядом домики знакомых и друзей. Хижина Ольмаса-сукновала уцелела, на улице Шкатулочников тоже особых разрушений не видать, но винные склады Гвибро сожжены до основания и от домика Руджа осталось одно пепелище. Неужели степняки добрались до его дочерей?.. Дом Чичгаиа на месте, а храм Нежных Рук… О Промыслитель, как же ты позволил уничтожить здание, прекраснее которого нет на всем белом свете?..
— Ты видишь?..
— Да, они ворвались в город с трех сторон и уничтожили всех, кто осмелился оказать им сопротивление. От моего дома не осталось и следа! Я даже представить себе боюсь… — Сюрг поперхнулся.
— Мастерскую Харэватати отсюда не разглядеть но кажется, на севере пожаров было меньше. О, дом Баритенкая они не тронули, может, хоть в этом тебе повезет!
— Чтоб этих мерзавцев Ночной Пастух забрал! О каком везении ты говоришь, когда я не знаю, остался ли жив кто-нибудь из моей семьи? — заскрежетал зубами камнезнатец. — Придумай, где мы можем оставить эти телеги! Я должен узнать, что стало с отцом, с братьями и мамой!
— Чего тут думать? Лавочка Харидада совсем рядом. Загоним телеги во двор и разбежимся. — Батар прикрикнул на осликов, и те покатили телегу вдоль набережной, к группе домиков под черепичными, загнутыми по краям кровлями, за которыми тянулся вдоль причалов самый оживленный в городе Рыбный рынок.
Дома лавочников, обнесенные плетнями и стриженым колючим кустарником, многократно перестраивались и представляли собой диковинные сооружения из белого местного камня, бамбука и натянутых на деревянные каркасы листов толстой серой бумаги. Лавки, сараи, жилые помещения и загоны для скота лепились друг к другу самым немыслимым образом, но на этот раз у Батара не было настроения любоваться этим живописным зрелищем, и, остановив телегу перед ведущей во двор Харидада калиткой, он во весь голос рявкнул:
— Атэнаань! Харидад! Эй, кто-нибудь! Встречайте дорогого гостя!
Следов пребывания здесь кочевников не было видно, и юноша начал уже надеяться, что беда миновала дом его невесты, когда калитка отворилась и на улицу выглянула испуганная и совершенно незнакомая ему женщина.
— Чего тебе надо? Кто ты и почему орешь, словно явился к себе домой?
На мгновение опешив при виде чужой, растрепанной женщины, ведущей себя, как хозяйка дома, юноша чуть приглушил голос:
— Мне нужен Харидад или его дочь Атэнаань! Я ее жених, а зовут меня Батаром.
— А-а-а, жених… — Женщина окинула взглядом прикрытые холстиной телеги и тоже заговорила на полтона ниже: — Тебя, видать, не было в Фухэе во время нашествия? Надавно в город вернулся?
— Только что въехал через Морские ворота. Так могу я видеть Харидада? — нетерпеливо повторил юноша.
— Видеть-то, конечно, можешь. Вот только поговорить с ним тебе не удастся. Он, понимаешь ли, не в своем уме, потому и пришлось мне к нему жить перебраться. Сестра я его. Мармата. Да вы проезжайте, не к чему груженым телегам на улице стоять. Нагрянет разъезд «медногрудых» — и плакало твое добро. — Она посторонилась, пропуская телеги во двор и разглядывая Батара с видом сколь заинтересованным, столь и сочувствующим.
— С чего бы это Харидаду разума лишаться? — Заведя телегу во двор, Батар спрыгнул наземь и с подозрением уставился на Мармату. — Дом цел, а добра у него не так много было, чтобы из-за него… Атэнаань?! — прервал он сам себя и шагнул к женщине.
Мармата попятилась и, выставив вперед руки в отстраняющем жесте, заговорила торопливо, захлебываясь словами:
— Увели ее «медногрудые»! Позарились на красу ее и, после того как все товары из лавки повывезли, увели! Харидад, соседи сказывают, даже в лице не переменился, когда лавку его грабили, а как степняки дочь из подвала выволокли, где схоронил он ее от них, так закричал страшно и бросился дитятко свое отбивать. А они его мечами, мечами… Да, видать, плашмя били — скоро оправился и ран, считай, нет, одни синяки да царапины. Вот только в уме повредился. То ли от горя, то ли сильно они его по голове стукнули. А дочку увезли. Они всех кто помоложе хватают. И девок и парней. Старики им без надобности, с мелюзгой тоже возиться неохота… Да ты чего молчишь-то? Ты закричи, или заплачь, или хоть ударь меня, ежели тебе легче станет… Ты не молчи! Ну хочешь, я тебя к Харидаду сведу, а?..
Следом за Марматой юноша прошел через опустевший склад, через лавку, засыпанную черепками, сорванными со стен полками и соломой, в которую Харидад любовно заворачивал купленные у него чужеземными купцами ларцы и подносы, изготовленные на улице Шкатулочников, фаянсовые кувшины, вазы и прочие изделия фухэйских ремесленников. Вышел в коридор, где пахло почему-то тухлой рыбой, и, войдя в спальню Харидада, увидел хозяина дома.
Батар не сразу признал в нем отца Атэнаань, ибо помнил его ладно скроенным, подвижным мужчиной лет сорока, с лучезарной улыбкой и красивыми черными волосами. Теперь же перед ним сидел на неубранной кровати изможденный старик с дряблыми щеками, клочьями торчащих из-за ушей седых волос и совершенно пустым взглядом полуприкрытых глаз…
Убедившись, что говорить с Харидадом не о чем, юноша не стал задерживаться в комнате сумасшедшего. Он побеседовал с соседями, видевшими, как «медногру-дые» увозили Атэнаань, но те мало что могли добавить к словам Марматы. О происходящем в лавке они ничего не знали, но, войдя в нее после отъезда степняков, догадались, что Харидад хотел защитить дочь и был жестоко избит. Пожилые супруги оказали ему посильную помощь и, когда пожары и резня в городе прекратились, сходили за его сестрой, у которой «медногрудые» увели мужа и сына. О том, куда отправляли захваченных в Фухэе пленников, они не имели ни малейшего представления и о судьбе Атэнаань, понятное дело, ничего сказать не могли.
Вернувшись в дом Харидада, юноша получил у Марматы разрешение оставить пока телеги во дворе лавки, выпил чашку крепчайшей сливовой водки, которую сердобольная женщина едва не насильно влила ему в рот, и отправился в мастерскую Харэватати. Он не заметил исчезновения Сюрга и не обратил особого внимания на предупреждение Марматы о том, что разъезды «медногрудых» хватают всех женщин и мужчин, не получивших специального кожаного ярлыка с печатью Хозяина Степи. Сестра Харидада говорила что-то и о том, кому, где и на каких условиях выдаются эти ярлыки, но все это прошло мимо сознания Батара. Сейчас он думал и молил Промыслителя только об одном: пусть будет цел и невредим мастер Тати, а уж добраться до него ему не помешают никакие разъезды, никакие «мед-ногрудые».