Юноша отодвинул от себя чашу и поднялся на ноги.
— Значит, ты все же заходил к Харидаду? — поинтересовался Шингал и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Главное зло не в Хурманчаке, а в колдуне, сумевшем сотворить Огненное Волшебство. Если б не он, чего бы стоили эти орды вшивых кочевников?
— Мне нет дела до колдуна. Он всего лишь орудие Хозяина Степи. Ремесленник, исполняющий волю заказчика. Отрубать надо голову, не руку.
— Тебе виднее. Хотя, сдается мне, не сумеешь ты добраться ни до того, ни до другого. Впрочем, месть — прекрасный предлог, чтобы поступить на службу к Хурманчаку. Не так ли?
— Так. Расскажи мне, как это делается? — Бата-ру хотелось встряхнуть своего бывшего товарища. Даже ударить. Шингал не верил ему, презирал его, а сам способен был только наливаться винищем и ныть, подобно немощной бабе. Если все враги Хурманчака ведут себя сходным образом, опасаться Хозяину Степи нечего. Но он, Батар, не такой.
— Изволь, я расскажу тебе, — произнес Шингал и, устремив невидящий взгляд поверх головы юноши, поведал о том, как поступить на службу к Энеруги Хурманчаку.
9
Невыносимо шумные, смуглотелые степнячки раздумали уходить из его башни и, вместо того чтобы оставить Эвриха в покое, с утомительным кудахтаньем принялись ухаживать за ним. Страшный ливень сделал невозможным путешествие по Вечной Степи, и женщины расположились в зале со всеми удобствами, как будто намеревались провести здесь всю зиму. Исправно поддерживая огонь в неком подобии очага, они постоянно что-то варили на нем, потчуя арранта попеременно то неведомыми ему отварами, не вызывавшими у него ни малейшего доверия, то бульоном из прогорклого, мерзко пахнущего мяса. Напрасно он умолял их оставить его в покое — методы самоисцеления, которым обучил его Тилорн, требовали полного сосредоточения, но как можно сосредоточиться на чем-либо, если эти хорошенькие бестии, развесив у огня одежду, бродят по залу полуголые и трясут перед ним упругими грудями, словно он уже и не мужчина, а полутруп, на который не стоит обращать ни малейшего внимания?
Собравшись с силами, Эврих раз за разом пытался втолковать бесстыжим девицам, что они напрасно тратят на него время и силы и лучше бы им идти своей дорогой. Как бы не так! Обаятельные дурищи восторгались его мужеством перед лицом злого недуга, причем говорили о нем так, будто аррант тут вовсе не присутствует, и вновь начинали хлопотать вокруг него, подпихивая едва ли не в центр костра. А ежели пытался он уползти или откатиться в сторону от обжигающего кожу пламени, какая-нибудь мерзавка, обычно круглоглазая, чуть более светлая, чем две другие, кажется Алиар, укладывалась так, чтобы перегородить ему путь к бегству. Тело ее жгло не хуже огня, и не было от всей этой шайки доброхоток, всей этой суеты и сплошного издевательства над недужным никакого спасения, кроме как нырнуть в сонный омут, однако и там его преследовали соблазнительные видения обнаженных женских тел, от которых решительно некуда было деться.
Если быть честным перед самим собой, присутствие степнячек было не таким уж и невыносимым, однако даже в бреду Эвриха не покидала мысль о том, что ему и одному-то вряд ли удастся дойти до затерянных где-то в необозримых просторах Вечной Степи Врат в Верхний мир, а уж проделать этот путь в компании трех женщин и крохотной девчушки, настырно пихавшей ему в рот, чуть только он открывал глаза, ломтик облизанного мяса, будет и вовсе невозможно. Три симпатичные девицы — слишком лакомый кус, и предсказать, к чему приведет встреча их с первой же группой кочевников, не трудно: красоток тут же растащат по постелям, а его, вместе с другими рабами, отправят пасти скот или собирать аргал.
Одинокий мужчина, особенно с такой отталкивающей внешностью, какой обзавелся он за время пребывания в китовом чреве, да еще выдающий себя за целителя, вряд ли заинтересует кочевников, но если этого урода будут сопровождать три молодые женщины, то даже ему не избежать ба-аль-ших неприятностей. Эти девицы будут ему страшной обузой, камнем на шее утопающего, который, вне всякого сомнения, утянет его на дно. Мысль была подленькая — Эврих это прекрасно сознавал, — но очень даже здравая, и потому он в моменты просветления горячо молил богов, чтобы те избавили его от забот о степнячках и подвигли их немедленно двинуться в дорогу; Ибо, ежели они поставят его на ноги, совесть не позволит ему бросить их, и тогда напрасно Тилорн будет дожидаться своего «маяка»…
Молитвы арранта на этот раз услышаны не были. Дождь за стенами старой башни лил не переставая, и женщины без крайней необходимости нос на улицу старались не высовывать. О том, чтобы путешествовать в такую погоду по Вечной Степи, к тому же без лошадей, нечего было и думать, и беглянки понемногу смирились с вынужденным заточением, утешая себя тем, что по случаю ненастья погоня за ними скорее всего выслана не будет и хоть в етом им чуточку повезло.
Неведомо, вопреки ли, благодаря ли стараниям женщин, но дня через два к Эвриху стали возвращаться силы, и, обогретый и накормленный, он, рассудив, что совместного путешествия не миновать, начал обдумывать, каким образом сделать его наиболее безопасным или, лучше сказать, наименее рискованным. И кое-какие здравые мысли уже забрезжили в его голове, когда он с изумлением обнаружил исчезновение Кари. Сначала аррант не придал ее отсутствию особого значения, но, сообразив, что девчонка отсутствовала всю ночь, не на шутку встревожился. Тайтэки с Алиар, судя по всему, знали, куда запропастилась их товарка, однако отвечать на вопросы почему-то не торопились. Представив, что Кари лежит в сотне шагов от башни со сломанной на скользких утесах ногой, Эврих, кляня все на свете, уже собрался было двинуться на поиски худышки-глазасти-ка, тем более что и дождь после полудня начал стихать, и тут-то она и заявилась: насквозь промокшая, сияющая и самодовольная, как начищенный песком и золой медный котел.
— Удалось? С добычей вернулась?.. — накинулись на нее с расспросами женщины, и аррант понял — девчонка-то, оказывается, не заблудилась и не за ракушками, водорослями съедобными, рыбой или травами ходила, а отправлялась промыслить что-то более существенное.
Догадку эту Кари тут же и подтвердила, громогласно заявив:
— Привела пять лошадей! Пошли, поможете снять с них кое-какое добро, а то меня уже ноги не держат. — Поглядела на Эвриха и задумчиво добавила: — К тому же еще и руки отваливаются… А ты, я вижу, пришел наконец в себя? Не зря, значит, я тебе гостинец везла, поживешь еще на этом свете.
О каком гостинце идет речь, аррант понял только после того, как мешки и свертки были перетащены в башню и Кари торжественно извлекла из грубой холстины отдаленно похожий на лютню музыкальный инструмент и, под одобрительные восклицания Тайтэки, Алиар и Нитэки, сунула ему в руки с весьма многозначительным видом.
— Как эта штука называется и что я должен с ней делать? — поинтересовался Эврих, осматривая потертый, видавший виды инструмент. Осторожно тронул провисшие струны, сделанные, похоже, из сухожилий какого-то зверя.
— Это дибула. Хура достать не удалось, но на дибулах улигэрчи тоже играют. В бреду ты бормотал какие-то улигэры на чужом языке, и мы решили, что ты не только лекарь, но и певец. А певец должен петь. У тебя нет лечебных амулетов, трав, кореньев, высушенных лягушачьих лапок и змеиных шкурок, значит, исцелять страждущих ты не можешь. Но и бродячим улигэрчи всегда найдется место у костра степняков, и если ты научишься играть на дибуле, то не пропадешь по дороге к своим Вратам.
— Ага, — сказал Эврих, тронутый заботой девушки. Помнится, он просил оставить его в покое, ссылаясь на то, что сам является лекарем. Однако женщинам кажется, что врачеватель из него получится никудышный, и они желают, чтобы он освоил ремесло певца. Шутить изволят! Певец из него такой же, как сапожник, и если он бормотал какие-то стихи, засевшие в голове со времен учебы в блистательном Силионе, это еще не значит… Погодите-ка, а что она сказала про Врата?..