Батар, впрочем, не стремился убивать. Он хотел только одного — прорваться к уттарам и, прежде чем пасть под мечами убийц, успеть подарить легкую смерть той, которую любил и которая ни в коем случае не должна была попасть живой в руки головорезов. Рассеча ряды заговорщиков, как раскаленный нож масло, он уже почти добрался до Энеруги, но в последний момент клинок его, с лязгом чиркнув по мечу «медногрудого», переломился у самого эфеса. Это едва не стоило косторезу жизни — телохранитель Хозяина Степи наверняка развалил бы его надвое, если бы девушка с криком: «Батар!» — не отпихнула дюжего воина в сторону. Серо-зеленые глаза ее вспыхнули торжеством и, прикрывая спину обезоруженного костореза, она с яростным криком кинулась на заговорщиков. А чуть позже, подхватив бронзовый светильник на высокой витой ножке, Батар уже орудовал им бок о бок со своей возлюбленной, совершенно забыв о своих первоначальных намерениях подарить ей быструю смерть.
Азарт боя так захватил его, что, уворачиваясь от брошенного в него заговорщиками кресла, молотя светильником по плечам и головам, он упустил из виду Энеруги, целиком отдавшись праведному гневу на степняков, копившемуся в нем еще со времен возвращения в разоренный Фухэй. Между тем ему было бы приятно узнать, что готовившаяся к смерти девушка при его появлении ощутила чудесный прилив сил, неодолимое желание жить и во что бы то ни стало спасти костореза из западни, в которую тот угодил по ее вине. Видя, что соратники ее падают один за другим, она, отшвырнув меч, кинулась к камину и всем телом навалилась на мраморную колонну, наполовину выступавшую из украшенной пестрым гобеленом стены.
Никто, кроме Энеруги и ее дядюшки, не знал, что одна из обрамлявших камин пилястр является дверью потайного хода. Дверью, к которой девушка, сама того не сознавая, стремилась, покинув Малый Тронный зал, но воспользоваться которой решила, лишь увидев Батара, прорвавшегося к ней сквозь толпу «медногру-дых». Вероятно, она не заслуживала ничего лучшего, чем принять смерть от рук собственных подданных, однако Батар не смел, не мог, не должен был погибнуть из-за нее!
Мраморная пилястра со скрипом двинулась и, поддаваясь усилиям девушки, отъехала в сторону, открывая узкий темный лаз и исчезавшие в нем крутые ступени, сохранившиеся еще с тех пор, когда на месте дворца Хозяина Степи стоял храм Богини — Матери Всего Сущего, а на месте Матибу-Тагала шумел славный город Месинагара.
— Батар! Храбрые мои уттары, сюда! Сюда, во имя Промыслителя, Великого Духа и всех прочих Небожителей!
— Поздно! — прохрипел Батар, чувствуя, как по груди его течет кровь, а очертания «медногрудых» заволакивает розовая дымка.
— Огня! — взревел один из полудюжины уцелевших телохранителей Энеруги и швырнул в атакующих выхваченное из камина пылающее полено. Следом за ним полетели рассыпающие искры плащ и кресло, от которого совсем недавно Батару едва удалось увернуться.
Надеялись ли уттары, что занявшийся пожар позволит им скрыться в потайном ходу или это был просто жест отчаяния, косторез не знал и был изрядно удивлен, когда со стороны нападавших послышались гневные вопли, а затем чей-то голос, перекрывая шум боя, выкрикнул:
— Эта стерва убила Зачахара! Она уничтожила все запасы Огненного зелья! От дома придворного мага остались одни головешки!
— Зачахар? Огненное зелье? О чем они говорят? — прошептал Батар, не понимая, почему натиск заговорщиков внезапно ослаб и что могло хотя бы на миг остановить их, заставить попятиться, когда победа была столь близка. Ведь не брошенное же телохранителем горящее кресло? Но именно в этот, богами, видно, дарованный ему миг вид загоревшегося ковра пробудил в нем воспоминание о двух дарах Сюрга, с которыми косторез, по не вполне понятной причине, не пожелал расстаться, покидая свой дом. Вряд ли он мог всерьез надеяться выбраться с их помощью из дворца, если приворотное зелье не подействует на Энеруги, но, как бы то ни было, они были при нем и сейчас могли сослужить ему добрую службу…
Отступив за спину одного из уттаров, он вытащил из потайного кармана крохотный флакончик мутного стекла, выкатил из него светло-голубую, в коричневых крапинках, горошину и бросил ее в рот. Одним движением содрал крышку с серебряной коробочки и, срывая голос, заорал:
— Вниз! Все вниз! Спасайте Энеруги!
Кинул коробку с серым порошком под ноги, на горящий ковер, и подхватил оброненный кем-то меч, чтобы дать возможность уттарам затащить отчаянно вырывающуюся из их рук девушку в потайной лаз.
И тут дарованная богами передышка кончилась. Волна отхлынувших было, потрясенных каким-то ужасным известием «медногрудых» и «драконоголовых» накатила вновь. Косторез заработал мечом с удвоенной силой, коля, рубя, уворачиваясь от вражеских клинков, кольцо которых сжималось с неумолимой быстротой.
Он едва успел занять место сраженного ударом в грудь телохранителя и отвести направленный ему в живот клинок, подумав, что ожидаемое им чудо, вероятно, уже не произойдет, когда один из «медногрудых», выпустив оружие, схватился за горло и начал оседать на пол. За ним последовал второй, третий… Движения других сделались неуверенными, замедлились, в то время как меч Батара продолжал свистеть и разить…
— Колдовство! — в ужасе крикнул кто-то из дальнего конца зала.
Роняя оружие, «медногрудые» и «драконоголовые» падали на горящий ковер один за другим, и косторез, уверовав наконец, что полученные им от Сюрга снадобья действуют, обернулся к потайному ходу. Зажав окровавленный клинок в зубах, подхватил под мышки осевшего у мраморной колонны уттара и услышал раздавшийся откуда-то из-под пола крик Энеруги:
— Потяни рычаг! Дерни рычаг — и дверь встанет на место!
Кроме треска пламени, из Овального зала не доносилось ни звука. Вслед за ковром занялись стол и гобелены на стенах, одежда на усеявших пол заговорщиках…
— Ай да Сюрг! Кто бы мог подумать, что его отрава спасет нам жизни! — пробормотал Батар, укладывая меч на ступени. Втащил обмякшего телохранителя в узкий лаз, опустил его на пол, а сам принялся шарить руками по стенам. Нащупал толстый металлический стержень с круглым набалдашником, потянул вправо, влево, на себя…
Где-то в недрах перекрытия с приглушенным скрежетом пришла в движение восстановленная строителями дворца система хитрых противовесов, и мраморная колонна поползла на прежнее место. Светлая полоса становилась уже и уже, пока не пропала вовсе и звонкий щелчок не возвестил, что распорные клинья встали в пазы и теперь скрывающая потайной ход дверь может быть открыта со стороны Овального зала лишь с помощью тарана, стенобитной машины или Огненного зелья Зачахара…
20
Великий Дух покинул ее, иначе Нитэки остaлacь бы жива. Боги Покровители отступились от нее, и не было ничего удивительного в том, что «беспощадные» Барикэ лишь посмеялись при виде предъявленных им кожаных ярлыков Хурманчака. Ой-е! Как мерзко смеялись они, тыча пальцами в Тайтэки и ее спутниц и нарочито громко объясняя друг другу, что «для этих праведных женщин наш мир слишком плох и потому их непременно надобно пропустить к Вратам».
Плевать они хотели на охранные ярлыки Хозяина Степи. Они здесь сами были себе хозяевами, и Тайтэки это не слишком поразило. Она уже привыкла к ударам судьбы и ни на мгновение не верила, что ей удастся попасть в Верхний мир. Не для того Великий Дух отнял у нее детей, чтобы позволить начать жизнь заново…
— Барикэ ждет тебя! — нетерпеливо напомнил Хунган молодой женщине. — Чем стоять столбом, приведи себя в порядок, прежде чем предстать перед доблестным накаром.
— Чего понадобилось от нее Барикэ? Как смеет он задерживать тех, кому покровительствует сам Энеруги Хурманчак? — спросила Алиар, прижимая к себе Атэ-наань, которую второй день тошнило и лихорадило так, что внешне она мало чем отличалась от покойницы.