Поэтические опыты Маркса, конечно, не были совершенны, что хорошо понимал и сам юный поэт. Но эти стихи все же чрезвычайно интересны, ибо служат зеркалом его духовного брожения, отражают его отношение к миру, его социальные симпатии и антипатии, складывающееся самосознание.
Искусство вообще и поэзия в частности всегда чутко реагируют на колебания политической атмосферы, служат барометром социальных бурь, особенно в условиях, когда политические выступления в других формах до поры до времени невозможны. Именно такая обстановка была в Германии в конце 30-х годов, где «замерло всякое общественное движение». Но то было затишье перед бурей.
Первые порывы свежего ветра уже начали ощущаться. С 1835 года все громче раздается голос молодых литераторов – «младонемцев», выступавших за свободу печати, вероисповедания, конституцию. Уже гремит над самой Германией саркастическая лира Гейне, появляются вольнолюбивые стихи Платена, Фрейлиграта, начинает поэтическую карьеру выдающийся поэт Георг Гервег. Ожесточенный огонь по прусскому деспотизму ведет из-за границы блестящий политический трибун и публицист Людвиг Берне.
Естествен поэтому тот исключительный интерес к поэзии, который характерен в те годы и для молодого Маркса и для молодого Энгельса. Они начали свою творческую деятельность как поэты: их первыми публикациями были стихи. Маркс долгое время питал надежду стать профессиональным литератором.
Поэтические опыты юного Маркса проникнуты ожиданием бури и бунтарскими настроениями. В них явно чувствуется активное неприятие окружающего мира, вызов ему. Его фантазия рождает нагромождение диких, неистовых страстей, гиперболический образ трагического героя, «колесуемого на огненном колесе» и мечтающего: «…быть нужно тем, чего миры не знают, и побеждать их боль и скорбь немую гигантской мощью страждущей души» (трагедия «Оуланем»). Подобно Гейне, который восклицал: «Я – меч, я – пламя!», Маркс мечтает, чтобы каждое его слово стало «огнем и действием».
Маркс и Гейне! Как причудливы столкновения человеческих судеб! Два величайших гения XIX века, которые стали в 40-х годах друзьями и во многом даже единомышленниками, оказывается, являлись близкими родственниками, о чем и не подозревали. Симон Михель (Пресбург), придворный поставщик в Вене, скончавшийся в 1719 году, был, как недавно установили австрийские и немецкие исследователи, вероятно, прадедом и того и другого.
Если в середине 40-х годов встреча с Марксом оказалась событием в жизни Гейне – его поэтические стрелы приобрели большую политическую остроту, то значительно раньше, во второй половине 30-х годов, встреча с поэзией Гейне сыграла столь же блистательную роль в творческом развитии Маркса.
Достоверно известно, что в 1837 году девятнадцатилетний Маркс уже знал поэзию Гейне, хотя в то время даже имя его было запрещено упоминать в Германии. В цитированном выше письме к отцу Маркс нарочито приводит строчку из стихотворения опального поэта «Мир» о грязных водах Шпрее, «омывающих души и разжижающих чай».
Без сомнения, Гейне – этот бунтарь немецкой поэзии – был в то время одним из «кумиров» Маркса, что нашло свое отражение в стихах. В них чувствуется гейневский новаторский строй со столь частыми ритмическими диссонансами, которые вполне соответствовали диссонансам «мятущегося духа» Маркса. А главное – в них ощущается гейневская ирония, замешанная на слиянии романтики и самого «земного» реализма, интимной лиричности и гражданственности.
Бросая рыцарским жестом перчатку в «широкое лицо мира», Маркс врезает шпагой сарказма и иронии и более впечатляющие следы в медные лбы «почтенно сытых рож» с их счетоводной моралью и чиновной фанаберией. В этом отношении любопытны эпиграммы, в которых высмеивается немецкое филистерство, «покойно глупая немецкая публика».