Следующий день стал «черным вторником».
То, что случилось 11 октября 1994 года, должно было случиться. Причиной обвального падения российской валюты стала фундаментальная слабость российской экономики, которая вызвана чрезмерным падением производства. Да к тому же следует признать, что мы развитие ситуации слегка прозевали, просмотрели, и скачок курса пришелся на момент, когда резервов оставалось всего 300 млн долларов… В августе — сентябре мы потратили на валютные интервенции свыше 3 млрд долларов. С начала октября мы отдали порядка 600 млн долларов. Мы удовлетворили тогда все запросы правительства по кредитам, и к сожалению, у ЦБ не осталось оперативных средств для широкомасштабных интервенций на торги ММВБ. Для поддержания долларового резерва нами была даже куплена часть валютных резервов Минфина РФ.
Объем ВВП России в 1994 году уменьшился на 15 %, а размер бюджетного дефицита превысил планку в 5 % от ВВП. План по поступлениям в бюджет не выполнялся в связи с относительно невысокими поступлениями от экспорта (и тогда прежде всего энергоносителей), а также весьма слабой собираемостью налогов. В стране было поголовное «бегство» денежных средств за рубеж, все больше нам приходилось предоставлять государству кредитов на цели покрытия бюджетного дефицита. К тому же в стране произошла «долларизация» экономики, все больше мы рассчитывали на займы со стороны международных финансовых организаций.
Во второй половине сентября в Испании должно было состояться заседание МВФ. Я был приглашен на встречу, но предварительно решил съездить в отпуск. Выбрал круиз Лондон — Амстердам — Лиссабон — Гибралтар — Атлантическое побережье Марокко (Агадир) — остров Мадейра. Путешествие я затеял, чтобы удовлетворить любопытство. Я с давних времен помнил, как мой родитель жаловался: «Все я в жизни попробовал, но так и не удалось выпить мадеры! А во всех пьесах Островского герои заказывают это вино».
Итак, я решил воспользоваться случаем и, проплыв до острова, погостить на нем с женой, а потом прилететь в Мадрид на заседание. В Москву прилетел в четверг, 6 октября. То, что грядет что-то плохое, я понял от зампреда ЦБ Дмитрия Тулина, прилетевшего в Испанию из Москвы. В пятницу я вышел на работу и практически сразу в субботу улетел в Сочи к Черномырдину, обсуждать бюджет 1995 года.
Во вторник с утра я был на совещании у вице-премьера О.Н. Сосковца. Неожиданно вбежала секретарь Черномырдина и сообщила, что меня вызывает к телефону Виктор Степанович. Звонил он прямо из вертолета и спрашивал меня, что произошло с рублем. Я ничего не знал, так ему и сказал. После этого перезвонил Тулину, тот трубку не поднимает. Звоню директору департамента иностранных операций ЦБ РФ А.И. Потемкину. Его тоже нет на месте. Прошу секретаршу найти кого-нибудь, разъяснить ситуацию. Наконец, нашлись, рассказали, что падает рубль, я их обматерил, сказав, что меня следует держать в курсе дела, чтобы я мог со знанием дела заявить руководству страны: «Пусть падает!»
Итак, за один день на Московской международной валютной бирже курс доллара вырос с 3081 до 3926 рублей за доллар. А 12 октября курс доллара по отношению к рублю снизился до 3736 рублей (за два же дня рубль «потяжелел» на 31 %). В этот день на утреннем пленарном заседании Государственной думы рассматривался вопрос о доверии правительству. Заслушали меня по ситуации на валютном рынке. Я посоветовал депутатам менять имеющуюся у них валюту на рубли.
Первой жертвой валютной паники стал уже 12 октября и.о. министра финансов С.К. Дубинин. В известной степени Дубинин оказался погорельцем на чужом пожаре. Не он принимал решения о валютных интервенциях на бирже. Обычно спокойный глава Администрации Президента Сергей Александрович Филатов, отвечая на вопрос журналистов, за что же именно уволен Сергей Дубинин, эмоционально ответил: «За что? За все, что произошло… — И добавил: — Он… Он… Он давал благодушные прогнозы!..»
Об увольнении Сергей Константинович узнал таким образом. Мы сидели с ним рядом на заседании Государственной думы. Дубинин готовился к выступлению. Вдруг в дверь просунулся Сергей Доренко и сообщил: «А президент подписал указ об освобождении от занимаемой должности Дубинина…» Как после этого идти на трибуну! После этого глава Думы И.П. Рыбкин обратился в зал: «У нас тут есть вопросы к и.о. министра финансов, но думаю, что теперь бессмысленно их ему задавать».
Тем же указом, имеющим знаменательный № 1994, постановлялось образовать государственную комиссию по расследованию причин резкой дестабилизации финансового рынка. Руководителем ее назначили вице-премьера О.И. Лобова.
Дмитрию Тулину я сразу сказал, чтобы он срочно уезжал в Вашингтон. Дело в том, что в Москву был отозван директор Международного валютного фонда от Российской Федерации К.Г. Кагаловский, он умудрился перессориться со всеми, с кем надо и с кем не надо, да и мало чего в деле понимал. Вместо него назначили Д.В. Тулина. Еще двум сотрудникам, замеченным в организации утечки инсайдерской информации о действиях ЦБ на ММВБ, я пригрозил: «Или вы оперативно увольняетесь, либо на вас заводят уголовные дела!» Об этом знали, но за руку их, увы, не поймали. Оба посчитали правильным быстро подать заявления об уходе. Потом один из них стал помощником Касьянова и звонил мне, задания давал.
Потом вызвали меня в Федеральную службу контрразведки (так чуть более года называлась компания КГБ-ФСБ). Начали расспрашивать. Мне это надоело, и я им заявил: «Что вам опять рассказывать, вы сидите на заседаниях комитета Лобова, все слушаете, нового я ничего не поведаю! Вот комитет придет к каким-то выводам, тогда принимайте решения и вы».
И все-таки я покинул Центральный банк. Дело было так. Сразу после происшедших событий меня вызвал к себе руководитель Администрации Президента Российской Федерации Сергей Филатов и «ласково» спросил: «Виктор Владимирович, мы слышали, что ты собрался уходить?» — «А какого… я должен уходить? — переспросил его я и добавил: — Вы скоропалительно создали комиссию, она разберется, кто виноват, тогда и буду решать — уходить или нет. Если я виноват, то я уйду!»
На следующий день меня вызвали на заседание комиссии, которая расследовала причины обвального падения рубля. В тот же день вечером мне позвонил помощник Ельцина Виктор Илюшин и пригласил на встречу с Борисом Николаевичем. Она состоялась в пятницу 14 октября в половине третьего. Я пришел, Ельцин достает листочек и зачитывает три претензии ко мне: в отсутствии концепции кредитно-финансовой политики, в неотлаженности контроля за деятельностью региональных отделений банка и в невыполнении некоторых прежних президентских указов, касающихся, в частности, кадровой ситуации в ЦБ. Объясняю ему, что все они несостоятельны. Тогда он говорит: «Ну, ладно, оставим это… Когда мы тебя нанимали, ты говорил, что уйдешь, когда потребуется. Вот сейчас по политическим мотивам — нужно уйти». Я отвечаю: «Пожалуйста, вернусь в банк, напишу заявление в Думу». Но он потребовал, чтобы я это сделал немедленно и оставил заявление на его имя, об этом у них есть договоренность с Рыбкиным. При этом протянул мне свой блокнот с шапкой «Президент Российской Федерации» на каждом листке. Я еще подумал: может, взять на память на всякий случай. Но заявление на бланке президента решил не писать. Напоследок Борис Николаевич спросил, надо ли мне помогать с устройством на работу. Я поблагодарил и отказался. Оставив заявление, ушел.
Там же в коридорах власти меня отловил корреспондент РИА «Новости», знавший, что меня вызвали в Кремль. Так сведения о моем уходе быстро попали на информационные ленты. Пошли предложения о трудоустройстве. Я же хотел, прежде всего, съездить на 75-летний юбилей Моснарбанка[21] в Лондон. К тому же я состоял членом аудиторской комиссии Моснарбанка и должен был принять участие в ее работе.
21
В 1919 году банк стал самостоятельным, преобразовавшись из отделения московского кооперативного банка. —