Брат Элас подошел к камере и посмотрел сквозь прутья решетки.
– Брат, — сказал он, — вы находитесь в затруднительном положении. Вам что–нибудь нужно?
– Да, оружие, — ответил Дюмарест. — Возможность сбежать. Билет на корабль с Игрушки.
– Все это вне наших возможностей, брат, — словно извиняясь, произнес монах. — Вам нужна медицинская помощь? Совет? Может, передать послание друзьям?
Дюмарест покачал головой. Что может сделать этот человек, желающий ему добра? Он в раздражении начал ходить по узкой камере, глядя на стальную дверь. После вынесения приговора его не вернули обратно в просторную камеру внизу, а заперли в одиночке, где он чувствовал себя как хорек в клетке. По другую сторону коридора располагалось еще несколько камер. Мимо сновали какие–то незнакомые люди, они заглядывали внутрь камер, дабы оценить стоимость того, что предлагалось на продажу. Среди них в домотканых рясах появлялись и монахи, предлагая посильную помощь.
– Вы принадлежите к Церкви, брат? — Элас, увидев, что Дюмарест смотрит на него, махнул рукой, подзывая поближе.
– У меня нет привычки сидеть под светом вашего благословения, — отрывисто сказал Дюмарест.
– И все же вы небезызвестны нам, — ровным голосом произнес монах. — Вы верите в силу прощения?
– Конечно.
– Один человек ищет прощения, брат. Вашего. Хотите встретиться с ним? Поговорить? Он попросил меня поговорить с вами, брат. Он боится, что вы выдадите его. — Монах повернулся и махнул рукой. И Дюмарест увидел Легрейна.
Тот выглядел чистым и аккуратным в новой одежде шоколадно–коричневого цвета. Дюмарест посмотрел на него, и костяшки пальцев побелели, когда он схватился за прутья решетки. Потом он заставил себя расслабиться.
– Ты, — сказал он бесстрастным голосом. — Какой сюрприз!
– Я понимаю, что ты чувствуешь, Эрл. — Легрейн подошел поближе, голос его был тих. — Я слишком задержался с возвращением в пещеру. Но ты должен был дождаться меня. Я же оставил тебе послание.
– Я не видел никакого послания.
– Но ведь я оставил его! Написанное кровью на полоске ткани, которую я придавил камнем. Чтобы было чем писать, я наколол палец. — Легрейн показал левую руку. — Видишь? Рана еще не затянулась.
Дюмарест посмотрел на крошечный порез. И опустил руки.
– Наверное, твое послание сдуло порывом ветра. Или его унесла птица, — вздохнул он. — Что случилось?
– Мы спали, — тихо начал Легрейн. — Для всего мира мы уже были покойниками. Я подумал, что лучше всего будет поскорее продать все вещи, пока наши описания не будут переданы повсюду. Я написал свою записку и полетел в одно известное мне место. Но нужного человека там не оказалось. Пришлось ждать. Сразу после заключения сделки я вернулся в пещеру, но тебя там уже не было. Честно признаюсь, Эрл, я не знал, что и подумать. Сначала я удивлялся, как это тебя еще не схватили. Потом решил, что, наверное, ты упал в море.
– И что тогда?
– Меня охватило отчаяние. Я понял, что если ты еще жив, то направишься к посадочному полю, поэтому и попросил пару своих друзей следить за ним. Они видели, как тебя схватили. Я не мог ничего сделать, кроме как нанять адвоката. Он дорого обошелся мне! — добавил он. — На оплату его услуг ушла большая часть денег, полученных в результате сделки. Но это был единственный способ спасти тебя от смерти в загоне для голодных зверей.
– Половина из выручки принадлежит мне, между прочим, — напомнил Дюмарест. Он нахмурился. — Как же ты надеялся вытащить меня из пещеры, если продал плот?
– Нанял другой. Это тоже входило в сделку. Я намеревался сбросить веревку с края скалы. Однако я опоздал. Мне очень жаль, Эрл, — оправдывался Легрейн. — Могу сказать в свое оправдание лишь то, что сделал все от меня зависящее.
– Думаю, что мне следует поблагодарить тебя, — медленно произнес Дюмарест. — Но ты понимаешь, почему я не чувствую благодарности.
– Ты спас мне жизнь, — кивнул Легрейн. — Если бы не ты, я был бы трупом на арене. Если бы ты раскололся и выдал меня, вместе с тобой в этой камере был бы и я. Неужели ты не понимаешь, что мне очень жаль, что все так случилось? Знаешь, — вздохнул он, — а ведь я мог выбраться с Игрушки. На грузовом корабле, направившемся к Торису. Однако я остался здесь, надеясь, что смогу помочь тебе. — Он просунул руку сквозь прутья и протянул раскрытую ладонь. — Мир, Эрл?
Дюмарест пожал его руку.
– Мир, — ответил он. — Что теперь будет?
– Тебя продадут, — ответил Легрейн. — На аукционе, причем как можно дороже. Государство возьмет свою долю, а остатки распределит между остальными, кто предъявит тебе претензии в нанесении ущерба. Если сумма, вырученная за тебя, окажется выше твоих долгов, то ее внесут на твой счет. Вот так здесь расплачиваются с долгами, Эрл, — пояснил он. — Если человек не может выплатить свой долг, его продают. Женщин тоже. Некоторые из ставших рабынями оказываются в таком положении, достичь которого они и не мечтали, будучи свободными. И всегда можно выкупить себя из рабства. Твоему хозяину придется освободить тебя, как только ты вернешь ему сумму, уплаченную на аукционе. Таков закон.
Дюмарест посмотрел на монаха:
– Вы можете сделать это? Заплатить за мой долг? Клянусь, что я верну его обратно, чего бы это ни стоило.
С сожалением брат Элас покачал головой:
– Чуть раньше такое можно было бы осуществить, брат. Акционер Херл проявил великодушие и отдал нам часть своего дивиденда. Однако мы уже успели приобрести еду, одежду, медикаменты, массу нужных вещей.
«Обычная практика, — подумал Дюмарест. — Всемирное Братство не накапливает богатств».
* * *
Ослепительные лучи солнечного света, отражаясь от камней, которыми была выложена площадь, блестящими искорками переливались на собравшейся толпе людей, играя на стеклянных стенах, окнах домов и работавших фонтанах калейдоскопом самых разнообразных цветов. Дюмарест посмотрел вниз со своей возвышавшейся над землей платформы. Он стоял в шеренге вместе с еще двенадцатью другими пленниками, доставленными из тюрьмы, и каждый был прикован к соседу тонкими наручниками. Люди вокруг них были одеты в бело–оливковые или коричнево–черные одежды, и все ждали начала торгов.
– Фермер, — объявил аукционист, высокий худощавый пожилой человек, одетый в безупречно белый костюм. Он полностью осознавал значимость выпавшей ему роли. — Несмотря на свою молодость, у него уже есть опыт в выращивании урожая и обработке почвы. Господа, я жду ваших предложений.
Поднялась одна рука, потом другая, еще несколько, голоса произносили цену, которую были готовы уплатить за этого молодого человека.
– Не лучшее время для проведения аукциона, — проворчал человек, стоявший сзади Дюмареста. — Скоро поступит новый дивиденд. А это означает, что люди стараются избавиться от остатков предыдущего. Цена при этом не играет никакого значения.
«И чем выше окажется цена, тем труднее будет стать свободным, — согласился Дюмарест. — Если раб вообще надеется заработать приличную сумму денег. Ни один хозяин не будет настолько глупым, чтобы потерять хорошее вложение капитала… ну а раб не вправе требовать оплаты за выполняемую им работу».
– Инженер, — продолжал аукционист, его голос звучал громко благодаря встроенным в трибуну электронным усилителям. — Он стар, но в течение долгого времени оттачивал свое мастерство, которое еще много лет сможет демонстрировать и вам. Господа, этот человек пригодится на любом заводе. Ваши предложения, прошу вас.
Среди празднично одетой толпы вознеслись вверх руки. Журчание фонтанов перекрывал смех.
«Отдыхающие отпускники, — подумал Дюма–рест. — Мужчины и женщины, вышедшие на улицу немного поразвлечься, дегенераты, желающие приобрести что–нибудь свеженькое, дабы развеять скуку. В нас они видят лишь животных, забавных и красивых, никто из них не считает нас людьми».
Дюмарест подавил гнев. Гнев — роскошь, которую не может себе позволить ни один раб.
Цепь дернула его запястье. Дюмарест взошел по ступенькам на более высокий помост и стал разглядывать толпу, когда старик аукционист назвал первоначальную цену. Ни одного знакомого лица, но это ничего не значило. Ни Акционеру Ледре, ни матери Джоселин не нужно было лично присутствовать на торгах.