Встаю с колченогой лавки и выхожу во двор. Мальчишки приветственно машут руками, а работающие у кузницы крестьяне почтительно кланяются. На их лицах смесь страха и уважения. Они еще помнят, как год назад я наказал у таверны конокрада. Мы суровы, но справедливы.
— Мы суровы, но справедливы, — шепчу я, чувствуя как внутри словно пружина сжимается.
Оттолкнув Тимоху, я двинулся вперед.
Сталь встретилась со сталью. Катана чиркнула искрами, отражая смертельный удар в шею. Я не великан, и так просто с головой не расстанусь.
Противник замер в выжидательной позиции, с занесенным для удара прямым мечом.
Я восхищен его молниеносной грацией. Убивать тоже своего рода искусство.
Атака.
Я не вижу, а чувствую стремящееся в сердце лезвие. Миг и оно пронзит меня насквозь.
Движения гвардейца настолько быстры, что человеческий глаз их не в силе заметить.
И снова катана парирует выпад.
С шелестом тускло-черное лезвие скользит плашмя по джинсовой ткани на моем плече. Точно бритвой срезанная пуговица на рукаве ныряет в песок.
Мы замерли друг напротив друга, ожидая очередного хода. Сквозь узкую прорезь шлема меня пристально изучают глаза, в которых нет ничего человеческого.
На трибунах такая тишина, что я слышу нервное дыхание коллег за спиной.
— Катану тянуть на себя нужно, — шепчет, сжимая рукоять меча Тимоха. — Она не рубит, а режет.
Император с неподобающей для статуса прытью вскочил с трона и бросился к перилам ложи. Его глаза словно пытаются прожечь меня насквозь. На хищном властном лице — ненависть. Ненависть ко мне.
Надо же, сегодня знаменательный день — я персонально удостоен монаршей ненависти. И чего ему злиться? Ну, сумел я отразить пару ударов одного из лучших холуев. Правда, сам не знаю, как это получилось. Не числилось раньше за мной подобных талантов… Да и вообще никаких не числилось.
Неожиданно из-за спины на меня обрушилось двое. Схватив под локти, они умело заломили руки и потащили меня назад.
— Предатели, — зарычал я, зная, что за спиной только свои. — Кто вы? Покажите лица подонки! Назовитесь уроды! Тимоха бей предателей!
Чем сильнее я сопротивлялся, тем больнее становилось суставам рук.
Полный бессильной злобы по поводу вероломного предательства и профессионализма самих предателей, не каждый вот так запросто сможет руки заломить так, чтобы даже шевельнуться больно было, я все-таки нашел в себе силы не выпустить меч. Это единственно чем я мог гордиться в текущей ситуации.
— Не сопротивляйся, — услышал я крик Ильича. — Они за нас!
Пока «те, кто за нас» тащат меня, как мешок картошки, любуюсь прыгнувшей со зрительских трибун девушке со шрамом. Крутанув сальто, она оказалась между мной и гвардейцем. Я б так не смог. Только если б с катапульты… и не смотреть на приземление… Конечно, прыжок у нее получился неровня моему противнику. Гвардеец дрался и двигался как нечто необъяснимое — естественно, молниеносно и грациозно. Так естественно сносит разбушевавшаяся весенняя река препятствия на своем пути. Молниеносно выбрасывает язык саламандра, быстрее, чем успеешь глазом моргнуть. Грациозно выгибается перед смертельным для жертвы ударом богомол.
А девушка — как отлично вымуштрованный боец, тупо и решительно. В общем замечательно как для человека.
Вслед за ней прыгают четверо парней в белой крестьянской одежде и бегут к нам. Их лица серьезны и решительны. Еще двое отпустили мои руки, и предусмотрительно отскочили назад, с опаской поглядывая на катану. Холщовые рубахи с широкими рукавами и широкие штаны, а-ля шаровары, заправленные в короткие сапоги, с трудом маскируют мускулистость бойцов. А ребята-то не простые. Качки. Крестьянский спецназ? Местный аналог крестьян-ниндзя как противовес тирании императора и его самураев? История везде одинакова, даже в других мирах.
Массируя поочередно локти, я удостоил их самого сурового взгляда, на какой был способен. Сработало — парни отскочили еще дальше и решительно вскинули мечи.
Спасители, блин. Чуть калекой не сделали. Теперь раньше старости буду ревматизмом локтей мучится.