– Ты оттуда? – спросил его ординарец Ворошилова, точно они вчера только и расстались.
– Пять дней за вами иду. Едва догнал, – неопределённо ответил Сергей Георгиевич.
– Про Гриценко уже знаешь? – перестав улыбаться, спросил Хмельницкий.
– Рассказали…
– Вот такие, брат, у нас дела. За назначением пришёл? Это ты правильно сделал. Зведерис, кстати говоря, про тебя спрашивал. Сейчас он притих, да надолго ли… Живучий, сука, – не скрывая удивления, добавил ординарец.
– Рафаил Павлович, скажи как офицер офицеру, как такое могло случиться с Гриценко?
– Да что ты мне душу рвёшь?! – выкрикнул Хмельницкий.
Нелепая, трагическая и неожиданная гибель комполка Гриценко сделала Суровцева человеком узнаваемым. Не интересуясь ни его именем, ни его фамилией, бойцы теперь называли Сергея Георгиевича не иначе как «начштаб Гриценко». Со стороны могло даже показаться, что он начальник какого-то штаба и по фамилии Гриценко. Неожиданно всплыла история со стычкой с польскими гусарами и, обрастая фантастическими деталями, из фронтовой байки стала превращаться почти в легенду.
Что до самого Сергея Георгиевича, то он, против всяких ожиданий, неожиданно ощутил общность с конармейцами. Даже малознакомые бойцы и командиры стали им восприниматься как люди близкие. Само качество этого единения оказалось новым. Что это было? Глупо было причислять себя к красноармейцам. Тем более что будённовцы себя красноармейцами и не считали.
Вероятно, это было проявлением постоянного стремления личности Суровцева к социализации. Неосознанное желание ощущать себя частью чего-то большего. И почему-то опять и опять какой-то труднообъяснимой болью отзывалось в душе каждое воспоминание о Гриценко. Казалось, что сама нелепая и случайная гибель комполка должна была объяснить что-то важное и жизненно необходимое.
Но самое удивительное было то, что в Первой конной Суровцеву были рады больше, чем совсем недавно в белогвардейском Крыму. И если Врангель со своим начальником штаба генералом Шатиловым поспешили от него избавиться, направив с глаз долой в Ливадию, к такому же невостребованному Слащову, то здесь всё было иначе. Казалось, что его здесь ждали. Мельком виделся с Ворошиловым.
– А-а, нарисовался, – протянув руку, приветствовал его член военного совета.
Суровцев собрался было докладывать о прибытии, но Климент Ефремович при этой первой встрече только махнул рукой. Он куда-то торопился.
– Некогда. Потом, потом…
Имея к началу четвёртого года Гражданской войны не только огромный опыт боёв, но и опыт противостояния руководству, и опыт интриг, Будённый и Ворошилов уверенно брали инициативу в свои руки везде, где только появлялись. Не прошёл мимо них и пример Сталина, который, где бы он ни был, сразу же «становился всем». Явившись в штаб Миронова, хмуро и молча обменялись рукопожатиями. Кроме командарма со стороны Второй конной присутствовали члены её реввоенсовета Д.В. Полуян и К.А. Макошин, ещё несколько человек из числа командиров и работников штаба.
– Рады видеть вас, – пощипывая такие же, как у Будённого, большие усы, приветствовал пришедших Миронов.
– И мы рады, – сдержанно ответил Семён Михайлович и сразу же атаковал. – Как же вы попали не на свой участок?
– Я не получал указаний, – точно начал оправдываться Филипп Кузьмич.
– Почему же мы знаем об этом указании? – бессовестно поинтересовался Ворошилов.
– У меня потеряна связь с командюжем, – попытался объяснить командарм Второй конной.
Что-что, а это, находясь сзади наступающей мироновской армии, Ворошилову и Будённому было хорошо известно. Они доподлинно знали, что командарм со своей армией сделал за них всю боевую работу на симферопольском направлении. И не мудрено было потерять связь при таком темпе наступления.
– Плохо получается, Филипп Кузьмич, – не отставал от Ворошилова Будённый, – в Керчи и Феодосии на суда грузятся врангелевцы, а вы отдыхаете в Симферополе. Я понимаю, тут легче – противник бежит… Да, нехорошо…
«Я замолчал. Молчит и Миронов», – написал спустя годы маршал Будённый ремарку к приведённому диалогу. А то что противник бежал от Второй конной, он, можно подумать, не знал и не ведал ни тогда, ни пятьдесят лет спустя.
– Да вы знаете, что у нас под Карповой балкой было?! – давясь обидой, выкрикнул кто-то из мироновцев.
– Не знаем. И никто не знает. Доклада или рапорта не было – значит, ничего и не было, – закреплял успех интриги Ворошилов. – Нас вон товарищ Троцкий прошлым летом быстро научил. Мы ему про Львов толкуем, а он нам так и сказал… Откуда, говорит, я знаю. Вот и мы не знаем. Приказано вам на Керчь и Феодосию наступать, вот и надо было туда наступать. А вы здесь. На нашем участке.