- Подумай, кто тебе дороже: мы или Гребневы! – сказал он мне на прощание.
Конечно, Янек и Паша мне были дороги, очень дороги. Но я остался в НБП. Я не мог сдаться, убежать. Я знал, что после того, как «Рабочая борьба» влилась в НБП, «старые партийцы» бурчали: «Жвания – мало того, что сам не русский, так еще привел в партию жидов!» Однажды я услышал это, подходя к помещению, где проходили нацбольские собрания.
- Кто кого куда привел? – спросил я, войдя в помещение. Все промолчали. Лишь ехидные улыбки на лицах.
Что мне осталось делать? Злиться на Лимонова? Глупо. Лимонов прекрасно знал, кого он сгребал в свою партию. Злиться на Гребневых, Дмитриева, Иннокентия и других? Тоже глупо. Они были теми, кого сгребли. Я понимал, что вступление в НБП – моя главная политическая ошибка. Чего скрывать – по иронии судьбы я оказался во главе нацистов! Но что было делать? Бежать? Я решил биться до конца.
В партии со мной оставался лишь верный Заур. Остальные вышли. Я им предложил возродить организацию с прежним названием «Рабочая борьба».
- Я буду помогать вам, и как только появится повод, уйду из НБП. Надеюсь, вы меня простите, и примите обратно.
Ребята согласились, стали вновь проводить открытые собрания в университете, выпускать информационный листок и даже заводской бюллетень. Я тем временем носился с идеей создать в Петербурге филиал «Университета имени Сергея Курехина». В Москве лекции в этом «университете» читали мои старые товарищи, бывшие анархисты и социалисты: Леша Цветков, Саша Тарасов, Дима Костенко и др. Послушать их сбегались десятки, а то и сотни человек. Ребята рассказывали о «Красных бригадах», о движении молодежного протеста на Западе, о левом искусстве. Иногда лекции читал Дугин, который в то время сильно полевел. Его «Цели и задачи нашей революции» вытекали даже не из национал-большевистской доктрины, а из мистического анархизма. Помню, он мне очень помог статьей об албанской революции «обманутых вкладчиков». «Албанцы восстали, и поэтому я - албанец!» - заявлял Дугин. Главная идея статьи: родина настоящего национал-большевика - территория, где идет борьба против Системы.
- Вы читали, что написал Дугин? Теперь вы понимаете, какое значение в названии партии имеет слово «национал»? – обращался я к «однопартийцам».
Я сумел-таки организовать филиал «Университета имени Сергея Курехина», в этом мне очень сильно помог Володя Григорьев. Уже первая лекция собрала несколько десятков человек. В основном это были студенты, они слышали об НБП, читали Дугина, Лимонова, попадались даже те, кто слышал о Юнгере и Никише. Это был сырой, но вполне пригодный человеческий материал. «К нам в Питере шли сотни людей. К сожалению, мы не смогли их всех должным образом принять, обеспечить партийной работой, выслушать, понять, такого тонкого механизма в партии не было предусмотрено… ловили и останавливали часть людей, остальные уходили. Ячейки нашей сети были слишком широкие. Я бескрайне жалею о тех многих тысячах молодых людей прошедших через партию по всей России. И не затормозившихся у нас. Меня просто гложет обида и раскаянье. Столько отличных ребят и девушек не поняли нас, и мы их не поняли…», - так Лимонов описывает ситуацию, которая наблюдалась в питерском отделении НБП до того, как я его возглавил.
После того, как я организовал «филиал Университета имени Сергея Курехина», история повторилась. Люди в партию шли. Я находил время на общение с ними, выслушивал, чтобы понять, что они знают о партии, национал-большевизме, что они хотят делать, и хотят ли что-нибудь делать вообще. Многие из них присоединились к партии. И вскоре разочаровались. Они не ожидали, что окажутся в одной компании с «жидоедами» и расистами. Конечно, о потере интеллигентов-чистоплюев, болтунов и «идеологов» я не жалею. Но уходили и очень перспективные люди, которые могли стать настоящими штурмовиками, то есть теми, кто «живет рискуя». Они замечали, что «старые партийцы» интригуют против меня, и не могли понять, что происходит.
Я не хочу сказать, что ушли все, кого я нашел. Мы численно тогда выросли втрое. В наше отделение вступили отличные молодые ребята, которые не вникали в конфликт, а просто занимались партийной работой, которой я их обеспечил: разрисовывали стены эмблемой НБП, продавали «Лимонку», участвовали в летучих митингах. Я не помню каждого их них. Назову лишь молодого рабочего Женю Павленко, его никто не вербовал, он пришел в партию сам: прочел в «Лимонке» адрес штаба, пришел сам и привел друга, который отдал партии несколько лет. Именно тогда в НБП появился Сергей Аксенов, сейчас он - партийная легенда. Его арестовали вместе с Лимоновым, и он отсидел несколько лет. Спокойный и рассудительный, Серега стал нашим «начальником штаба», он вел бухгалтерию, занимался перепиской с другими региональными организациями. Я готов был отказаться от лидерства, от руководства питерским отделением НБП, но только не в пользу расиста Гребнева. Я хотел, чтобы меня заменил Аксенов, но и его невзлюбили «старые партийцы» и гопники. Он был сыном армянки… Если я, говорят, похож на индейца, то Серега – типичное «лицо кавказской национальности». Аксенов вел себя мудро: на конфликт не нарывался, но и обижать себя не давал.