Хосе предлагал «сократить весь государственный бюрократический аппарат, учреждения и министерства», а управление страной возложить на свободно избранные демократические Советы и рабочие комитеты и «заслуживающие доверие профсоюзы». По мнению Санчеса, необходимо было «организовать народный контроль за крупными центрами распределения продуктов питания и других предметов потребления». Чтобы покончить с номенклатурой, с мафией нуворишей, он предлагал провести конфискацию имущества, а также зарубежных банковских счетов номенклатуры и мафиози и «за счет этих средств, украденных у народа, начать восстановление экономики». Конечно же, Хосе не был бы троцкистом, если бы забыл о необходимости «объединять всех, кто борется» в революционную партию, «на которую народ возложил бы власть, украденную у него КПСС».
Хосе плохо знал русский язык, и ему помогал переводчик Марвин, парень из Коста-Рики, женатый на русской. Хосе был очень серьезным испанским, точнее каталонским (он из Барселоны) интеллектуалом, худощавый, небольшого роста, в очках, с бородой. А Марвин – типичный латиноамериканский разгильдяй. Среднего роста, с бородкой a la Che , на голове - кепка с якорьком. Каждой смазливой девице он кричал вслед: «Ей, красавица! Я женюсь на тебе, честное слово!». Марвин не был троцкистом. В Советский Союз он попал как представитель «прогрессивной молодежи», он состоял в молодежной организации при коста-риканской компартии.
- Я ехал сюда, думая, что Советский Союз – это рай! Я верил, что здесь равенство, люди уважают друг друга, все живут в достатке. Но столкнулся с тем, что здесь очень плохо относятся к иностранцам, стараются содрать побольше денег, - рассказывал Марвин. Он – единственный человек, который заявил, что я – типичный русский.
Марвин и Хосе жили в Москве, но в Ленинград наведывались регулярно.
Мы распространяли листовки с текстом «Что значит быть троцкистом в СССР» в ВУЗах, раскидали мы их и на моем родном факультете, просто разложили на парты перед первой парой. Ничего хорошего из этого вышло. Наши листовки вывесили на досках объявлений с издевательскими комментариями. На одной написали: «Гажев, кличка Акбар, - карающая рука люмпенов!». У Сани Гажева действительно был псевдоним – Акбар Газиев. Но причем тут люмпены? Да притом, что все смотрели «Собачье сердце», читали статьи с объяснением, что такое коммунизм: оказывается, он отвечает извечной мечте люмпена «отнять все и поделить»… Но объектом насмешек не случайно стал именно Саня Гажев. Его «ручники» понижали на нашем факультете рейтинг всей нашей организации, а не только его собственный.
Кто-то написал на листовке: «Ребята, а деньги у вас имеются? А оружие? А связи и центры общения? Болтать мы и сами можем и без Пролетарской ячейки». Денег у нас почти не было, мы платили взносы, иногда Пьер давал две-три сотни франков, связи – пожалуйста, были, а оружия – нет. Что касается центров общения, то наш газетный киоск у нас отняли, приходилось собираться в свободных аудиториях герценовского института.
В мае приехал Пьер. Мы вместе выпустили на ротаторе второй номер «Рабочей борьбы» со статьей якобы Арлетт Лагийе «Капитализм или социализм». Кто был автором – неважно, важно, что в статье четко и понятно разъяснялось, что принесет капитализм такой стране, как Советский Союз: развал государства, производства, социальной сферы, науки. Пьер написал водный текст по-французски пафосный: «Рынок? Это путь спекулянтов, нуворишей и с ними связанных бюрократов, всех, кто хочет рабочим навязать, что навязано польским, бразильским или индийским рабочим – нищету, бешенные цены, инфляцию вместе со сверхэксплуатацией. Рабочим не нужно рынка, вкус которого слишком горек, ни продолжения бюрократического режима угнетения, неравенства и несправедливости, за который ратуют неосталинисты».