Маньчжурия. Возвращение
Война — штука серьёзная. Андрею Кольцову за прошедший год не раз приходилось в этом убеждаться. Получив осенью 1903 года свой нынешний чин штабс-капитана, он был назначен на оказавшуюся вакантной должность командира второй батареи Шестнадцатого Сибирского дивизиона полевой артиллерии. Когда он прибыл в Благовещенск на новое место службы, то застал там кирпичные бараки казарм, крытые тёсом, которого, впрочем, было не видать под полусаженным слоем снега, гарнизонную скуку господ офицеров и их жён, фельдфебельскую муштру и тупое озлобление солдат-артиллеристов. Вся армия, весь её «порядок» держалась на крепких фельдфебелях и фейерверкерах. По прямому соизволению начальства они «приводили солдат в христианскую веру», как это тогда называлось. Пусть солдат был пушкарём от бога, на занятиях по изучению материальной части или огневой подготовке был в числе лучших, на боевых стрельбах с первых выстрелов поражал мишени, но достаточно было ему криво пришить пуговицу к мундиру, «перекашивая» геральдического орла или не сделать «подарок» из жалования артельщику или фельдфебелю — то вскоре такому солдату небо начинало казаться с овчинку.
— Смирррнаа! Равнение на среддину! Как смотришь на меня, каналья! А ну-ка, веселей! Сюда смотри, на кулак!
Солдат стоит, стиснув зубы, винтовка как примёрзла к ладоням, ненавидящий взгляд исподлобья…
Холодное бешенство охватывает фельдфебеля. Хэкнув, он с силой бьёт кулаком в лицо солдата.
— Не убирать головы, когда учат! — Удар за ударом, удар за ударом. Из носа и разбитых губ кровь струится по подбородку артиллериста, капает на шинель, на белый снег под ногами. Наконец, фельдфебель устаёт:
— Утрись! Кру-гом! В казарму — бегом марш!
Когда в январе 1904 года японцы начали войну, гарнизонное сидение закончилось. За месяц с небольшим дивизион пополнился мобилизованными запасными, парки под завязку были пополнены снарядами, орудия образца 1900 года заново пристреляны. В первых числах марта, добравшись своим ходом до железной дороги и укрепив на платформах все двадцать четыре трёхдюймовки и десятки обозных и парковых фур и разместившись по вагонам — господа офицеры в классном, солдаты — в теплушках — Шестнадцатый Сибирский дивизион двинулся в Действующую армию на пополнение Второго Сибирского корпуса. Достаточно быстро, как ни странно, артиллеристам удалось добраться до расположения русских войск и влиться в состав воюющей армии.
Маньчжурия встретила их тающим снегом, разбитыми тысячами солдатских сапог и сотнями колёс в кисель дорогами и бестолковой суетой масс вооружённых людей на биваках. В любой деревне все фанзы были забиты до отказа военными, китайцы в синих куртках на вате теснились под навесами во дворах у своих домов, не имея возможность даже войти погреться. Стоянки сменялись маршами, марши — новыми стоянками, рытьём позиций, те — новыми маршами… Несколько раз дивизион участвовал в крупных боях, но больших потерь не понёс: всего трое убитых артиллеристов и несколько раненых. Можно сказать, что Шестнадцатому Сибирскому везло, несмотря на то, что после боёв Маньчжурская армия снова и снова отступала…
Так проходили месяц за месяцем. В середине сентября 1904 года началось сражение на реке Шахэ, в котором батарее штабс-капитана Кольцова пришлось поддерживать огнём и колёсами наступающие войска Второго Сибирского корпуса. В первые несколько дней, с 22 сентября, войска Восточного отряда Маньчжурской армии успешно вели наступление на японские позиции, однако уже 27 сентября японцы перешли в контрнаступление на другом фланге, нанося главный удар силами своих Второй и Четвёртой армий по войскам Западного отряда русских. В ходе ожесточённых встречных боёв 29 сентября самураи оттеснили Западный отряд за Шахэ. 30 сентября Восточный отряд, так и не сумевший сломить сопротивление Первой японской армии, начал отход, уходя из-под нависшей над ним опасности флангового удара.
В суматохе отступления Вторая батарея Шестнадцатого Сибирского дивизиона полевой артиллерии оторвалась от основной части дивизиона. Вернее сказать — её оторвали. К командиру дивизиона подполковнику Минцу явился коннонарочный от генерала Штакельберга и, подражая манерам всегда спокойного, несмотря на неприятельский огонь, командующего Восточным отрядом, с недвижным выражением лица передал распоряжение: оставить одну батарею в прикрытие отступающим войскам. Выбор Минца пал на Кольцова, и вскоре пушкари уже сооружали орудийные дворики, укрыв свои трёхдюймовки за гребнем небольшого вытянутого холма, что позволило не только замаскировать орудия, изначально не имеющие щитов так, что только стволы чуть выдавались над зарослями, но и вести наблюдение над дорогой и бесконечным полем несжатого гаоляна.
Однако по какому-то странному недоразумению оказалось, что защищать батарею от возможной пехотной атаки японцев был оставлен лишь один стрелковый взвод, солдаты которого старательно готовили себе укрытия у подножия холма.
Не прошло и получаса, как вдали над гаоляновым полем появились переносные вышки для наблюдения, с которых наблюдатели-корректировщики управляли огнём японской артиллерии. Стебли гаоляна шевелились волнами там, где сквозь него продвигались японские цепи. Пехотинцы прикрывающего взвода их видеть не могли: их винтовки изредка били в направлении поля, но вряд ли пули, задевающие в полёте густо растущие стебли, могли поразить наступающих врагов. Артиллеристы прекрасно видели сверху мелькающие тут и там японские фуражки, на ножевидных штыках «арисак» взблескивали солнечные зайчики.
Уже через несколько минут после того, как пушкари открыли огонь по наступающим цепям приближающееся шевеление прекратилось, японцы залегли. Однако тут же загремели с закрытых позиций японские орудия. По частоте залпов и тому, что возле холма вырос лес взрывов, было понятно, что бьёт не одна батарея и даже не две, а как минимум несколько дивизионов в полном составе. После получасового обстрела на батарее прямым попаданием была разбита пушка, убито и ранено около десятка артиллеристов и почти все лошади либо были поражены осколками, либо разбежались в ужасе перед грохочущей вокруг гибелью. Стрелки у подножия холма понесли ещё большие потери: только убитых у них оказалось шестнадцать человек, а большая часть выживших была ранена. Подпоручик, в чьём подчинении находились стрелки, тоже погиб и команду над ними принял на себя старший унтер-офицер Василий Галкин.
Спустя пять минут после прекращения артобстрела японцы вновь попытались атаковать позицию заслона с фронта, но снова были остановлены артиллерийско-ружейным огнём. Кроме того, артиллерийский наблюдатель сумел разглядеть, позицию, откуда бил один из японских дивизионов и сразу же после того, как вновь заставили японцев залечь в гаоляне, пушкари Кольцова перенесли огонь трёх сохранившихся орудий на вражескую артиллерию. Японские семидесятипятимиллиметровые пушки образца 1898 г. по своим характеристикам уступали русским по мощности и скорострельности и первоначально успех сопутствовал Кольцову. Однако, как говорится, «сила солому ломит».
Несмотря на понесённые собратьями потери, остальные японские дивизионы снова сосредоточили губительный огонь на русской позиции. Под прикрытием артогня вражеская пехота подобралась почти вплотную к подножию холма и стоило только канонаде стихнуть, как из гаоляна раздались свистки офицеров и масса солдат в светлой желто-зелёной форме и фуражках с красными околышами кинулась в атаку на холм. Кольцовцы успели сделать двухорудийный залп почти в упор по нападавшим, но из-за того, что картечными снарядами в этой войне русская артиллерия уже не снабжалась и в казённиках были заряжены шрапнельные, взрыватели которых имели двадцатидвухсекундную задержку, этот залп не произвёл желаемого действия.