— Морр! Не бери наживку! — настойчиво прошипел Пестрый. — Они хотят, чтобы ты себя уничтожил. Чистенько расправиться с проблемой, которая им не нужна!
Морр помедлил. Арлекин был прав. Иерархи были против него, а вместе с ними и все братство кроваворуких убийц. Его жизнь воистину подошла к концу.
Но жаркий уголь гнева, который он поддерживал в собственном сердце на протяжении всей своей жизни, лишь разгорелся ярче при этой мысли. Чудовищная несправедливость со стороны иерархов — отворачиваться от него, в то время как он ни на шаг не отступил от основных доктрин учения Архры.
Липкое зловоние политической выгоды ощущалось во всех действиях иерархов, или, вернее, в отсутствии каких-либо действий. Наказать Морра за то, что он расправился с собственным архонтом, затронутым Хаосом, значило бы бросить вызов всему, чему Архра научил инкубов, заплатив за это даже собственным смертным существованием. Оправдание Морра стало бы безмолвным предупреждением для каждого архонта в Комморре: однажды может настать день, когда ваши собственные телохранители-инкубы пойдут против вас, оправдывая себя заветами давно погибшего Лорда-Феникса.
В любом случае вся система отношений инкубов с мириадами иных сил в комморритской структуре власти претерпела бы необратимые перемены, братство ослабело бы и раскололось по трещинам, которые уже становились ясно видны. Лучше было бы, если б проблемы попросту не существовало, и справедливость иерархов никогда бы не подвергалась сомнению.
— Теперь я вижу, — сказал Морр Пестрому. — Чтобы спасти братство, я должен быть уничтожен. Не ради чести или отмщения, но ради удобства.
— О, Морр, — с печалью ответил Пестрый. — По мере всякого восхождения к высшим рангам столь благородные концепции, как честь, становятся все реже. Стремление к власти, можно сказать, требует замены преданности на прагматизм, сотрудничества на сдерживание, а преданности — на удобство. Прискорбно, но так уж это устроено.
Морр оторвал взгляд от по-прежнему терпеливо выжидающего Дражара и перевел его на изящную фигуру в пестром облачении.
— Может, теперь ты согласишься пойти со мной на Лилеатанир? — несколько нетерпеливо спросил арлекин. — Ты же сказал, что пойдешь, если сможешь прийти в храм и остаться в живых. Смотри — вот мы стоим, и мы живы.
Через мгновение Морр снова повернулся лицом к мастеру клинков.
— Одного выживания недостаточно, — медленно проговорил Морр. — Я узнал это на Ушанте еще до того, как увидел другие части вселенной. Жизнь без цели не имеет подлинной ценности.
— У тебя есть цель! Ты можешь спасти Комморру от Разобщения!
— Нет, — сказал Морр, и его безликий шлем снова обратился к Пестрому. Клыки из кровавого камня неожиданно полыхнули рубиновой энергией, и она нахлынула на арлекина, словно цунами из окутанной алым боли. Коварный удар застал Пестрого врасплох, и он упал на камни, корчась от боли. Каждый нерв гудел, как будто по нему мчалось пламя. Парализованный, он мог только в мучительном ужасе смотреть, как громадный инкуб наклонился над ним.
— Теперь я понял свой путь. Прощай, Пестрый.
Харбир застрелил первую фигуру в черно-пурпурном, которую увидел, потом устремился вперед и вонзил клинок в другого воина, наклонившегося над укреплениями, чтобы выстрелить. Он мельком увидел Безиет, врубившуюся в группу из еще троих, и кровь, которая слетала с клинка-джинна, кромсающего и броню и плоть. У него едва хватило времени на мысль, что его сторона превосходит Азхоркси в численности, прежде чем один из них едва не насадил его на штык винтовки. Наемник увернулся от острия и выстрелил владельцу штыка в лицо. Страсть убийства охватила Харбира, и он вогнал собственный изогнутый клинок — полметра бритвенно-острого металла — через подбородок воина прямо в мозг. Он выдернул нож, выпустив дождь алых брызг, и начал снова и снова вонзать его под нагрудник противника.
Что-то врезалось в плечо Харбира, и у него тут же перехватило дыхание. Боль пронизала его нервную систему, словно белый огонь, из легких вырвался ужасающий вопль. Харбир развернулся и увидел еще одного воина в черном и пурпуре, который спокойно стрелял в гущу рукопашной с небольшого расстояния. Рука, в которой наемник сжимал пистолет, дрожала, будто его разбил паралич, но в отчаянии он все равно поднял оружие и выстрелил за спину, не целясь. Воин повалился, как зарубленный — возможно, от ненадежных осколков Харбира, возможно, от еще чьего-то выстрела вслепую в этой яростной перестрелке. Внезапно оказалось, что все воины в черном и пурпуре повержены. Разношерстная банда Наксипаэля снова одержала победу. Колени Харбира подогнулись, и он упал, чувствуя, как яд распространяется по крови.
Ксагор возник рядом еще до того, как наемник успел набрать воздух для еще одного вопля. И все же развалина сначала с приводящей в бешенство осторожностью уложил наземь свою винтовку и только потом осмотрел рану Харбира. Металлическая птичья лапа Ксагора властно стиснула его плечо, отчего тот разразился бурей проклятий.
— Харбир вертится, как ребенок, — пожурил Ксагор. — Просто задет осколком, нет крупных потерь тканей.
— Яд, идиот! — взвыл Харбир. — Я отравлен!
В затянутой в перчатку руке Ксагора появился уродливый металлический шприц. Развалина пренебрежительно хмыкнул, тыча толстой иглой вокруг раны.
— Кровавая песнь и саурнил — нейротоксины вроде фейруна, дешево и сердито, — каждое слово развалины было пронизано презрением. — Это легко поправить.
Огонь, жгущий жилы Харбира, внезапно угас, словно залитый ледяной водой. Потом у него начали подергиваться руки и ноги, а плечо адски заныло. Развалина обрызгал рану каким-то герметизирующим составом, чтобы она не кровоточила.
— Ксагор думает, Харбиру надо в будущем носить броню, — предложил он. В ответ Харбир наградил его испепеляющим взглядом.
— Броня не спасет тебя от того, что убивает сразу, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Быстрые ноги — спасут!
Эта идея для него было чем-то вроде личной философии, но сейчас она быстро приняла масштаб полного и всеобъемлющего основания для неприятия всего, что его отягощает. Ксагор снова хмыкнул.
— Харбир слишком доверяет своим умениям, умение не может защитить от случая. Судьба сильнее.
Развалина подобрал винтовку и поспешил удалиться, чтобы позаботиться о других раненых. Харбир осторожно принял сидячее положение и осмотрелся вокруг. Две ступени выровнялись, образовав еще один широкий двор с рядом латунных зубцов посередине. По обе стороны возвышались широкие арчатые ворота, за которыми простирались парки. Судя по разбросанным телам, большую часть потерь от нападения Азхоркси приняли на себя хай'крании. Выжившие из Метзуха потеряли лишь одного из своих, какого-то безымянного воина, который лежал неподалеку, разорванный выстрелом из дезинтегратора почти напополам. Архонты Безиет и Наксипаэль стояли над пленником, или, скорее, врагом, который еще не умер от ран. Харбир осторожно подкрался поближе, чтобы лучше расслышать допрос.
— Кто удерживает другие ступени? — крикнула Безиет, поставив ногу на грудь пленного.
— Поднимитесь и увидите! — удалось выдавить тому, прежде чем его голос перешел в вопль боли. — Не знаю! Архонт Джхири послала нас захватить нижние ступени у хай'краниев.
— О? И зачем же ей это понадобилось? — почти вежливо поинтересовался Наксипаэль. — Она получила приказ с Центрального пика?
— Спросите его, зачем! — взвизгнул пленник, тыча в сторону Харбира. Оба архонта тут же бросили на него неприятно пристальные взгляды, пока тот пытался понять, что значит это обвинение. Наемник осознал, что имеется в виду не он, а хай'кранский воин в богато украшенной броне, стоящий неподалеку. Судя по его бронзово-зеленому боевому облачению, он был драконтом или, по меньшей мере, вернорожденным кабалитом. Должно быть, именно он руководил охранниками первой ступени, которые присоединились к Наксипаэлю. Архонт Ядовитого Потомства вопросительно поднял брови. Драконт, если он был драконтом, заерзал на месте, беспокоясь из-за внезапно возросшего внимания к его персоне.