Выбрать главу

— Тогда… он мне как-то поможет? — спросил Харбир, опустив клинок и чувствуя, что ему придется смириться.

— Хозяин говорит, да, — утешил его Ксагор.

— Лучше бы он предложил награду за все это.

— Хозяин сказал напомнить Харбиру, что покровительство хозяина многократно ценнее жизни Харбира.

— Толку-то я от него видел, — буркнул Харбир.

— Хозяин еще сказал, что он уже сделал для тебя больше, чем тебе известно.

— Очевидно, Бел… — в гневе Харбир едва удержался от того, чтобы назвать мастера-гемункула по имени. — Очевидно, хозяин много чего говорит, только не мне.

Он кипел от злости и в сомнении покусывал губу. Подняв взгляд, Харбир увидел, что приближается конец процессии эпикурейцев. Последними (не считая арьергарда из других воинов: даже эпикурейцы обладали инстинктом самосохранения) явились мелкие архонты нижнего Метзуха и аристократия смешанных кровей. Они двигались по двое-трое в ряд в последовательности, которая наверняка была причиной многих ссор и междоусобиц. Как бы то ни было, их возглавляли лорд Наксипаэль из Ядовитого Потомства и Безиет Сто Шрамов, архонт Душерезов. Харбир знал обоих архонтов и когда-то выполнял для них кое-какие мелкие поручения. Повелители эпикурейцев ехали в богато украшенных паланкинах и носилках, вознесенных над толпами их приближенных: телохранителей, конфидентов, лакеев и льстецов.

Несмотря на все непочтительные высказывания, покровительство мастера-гемункула Беллатониса стоило для Харбира больше, чем он готов был признать. Оно уже отпугивало врагов и открывало двери, которых раньше для него даже не существовало. Не так давно Харбир сменил круги общения, в которые был вхож, и начал подниматься по высоким и скользким склонам кабалитской политики, несмотря на низкое происхождение. Если он хотел когда-нибудь взобраться на один из этих паланкинов, то нуждался в могущественных союзниках, таких, как Беллатонис. Развалина ждал с довольной ухмылкой на лице, по-прежнему держа в руке металлический предмет, словно ждал, когда Харбир заберет его, но тот по-прежнему сомневался. Он никогда не сможет возвыситься, постоянно служа другим. Каким-то образом, но он должен сам взять ситуацию под контроль.

Шум парада мешал нормально думать: гудели рога, беспрестанно стучали барабаны, от групп ремесленников доносились пронзительные звуки труб, а ушедшие вперед звери продолжали визжать и реветь. Воины молчали, единственным аккомпанементом с их стороны был лишь топот сапог. Через весь этот гам уши Харбира уловили ясный высокий звук, который немедленно завладел его вниманием. Он повернулся обратно к Ксагору и забрал у него металлический пятиугольник.

— Я думаю, — торопливо проговорил Харбир, — нам правда лучше зайти внутрь.  

Глава 3

Разобщение

— Кто смеет мешать инкубу в его трудах? — медленным, угрожающим голосом проговорил Морр. — Покажи себя, чтоб я увидел, достоин ли ты отдавать мне приказы.

Из темноты донесся издевательский смех.

— Спасибо, но мы лучше останемся здесь. Не такие уж мы и глупцы, чтобы бросаться под твой клэйв и клинок клоуна.

— О? — спросил Пестрый, выступив вперед легким шагом танцора. — Тогда как же вы планируете остановить нас, друзья? Два шага, и нас здесь уже не будет. И как вы сможете помешать этому?

— Ты не единственный, у кого есть гранаты, шут.

Если бы неизвестные не бахвалились, их попытки могли бы оказаться более успешны. Но теперь Пестрый заметил первый маленький металлический шарик, кувыркающийся в воздухе, поймал его и бросил обратно одним быстрым плавным движением. Вспышка статики осветила туннель там, где она приземлилась, и стало видно бегущие фигуры, озаренные ее ползучим свечением. Электромагнитная, решил про себя Пестрый, они используют электромагнитные гранаты, чтобы отключить ворота. В любой момент они могут бросить еще сразу несколько. Пестрый бросил взгляд назад, чтобы увидеть Морра и прокричать предупреждение.

Он не увидел ни следа великана-инкуба, а ворота уже закрывались.

В одно паническое мгновение Пестрый увидел всю сцену, как будто застывшую на месте. Время замедлилось, растянулось, и каждая мельчайшая деталь стала ясна как день. Сияющие красные линии расползались по металлу и камню, из которых состоял портал. Он должен был закрыться навсегда, так, что от него ничего бы не осталось, кроме кучи бесполезного шлака. Вуаль мерцающей энергии все еще висела внутри врат, завихряясь и переливаясь разными цветами, но неумолимо истончалась. Пестрый кинулся в умирающий портал, и в тот же миг вокруг него со звоном посыпался дождь из крошечных гранат.

Череда яростных взрывов потрясла ворота, электромагнитные разряды и клубки плазмы — некоторые из нападавших уже сменили свои намерения от пленения к убийству — смешались в катастрофической буре насыщенных энергией частиц. Когда она рассеялась, портала больше не было, на его месте возвышалась лишь оплавленная и искаженная масса. От инкуба и арлекина не осталось и следа.

Агенты прощупали ее, проверили и бесцельно проанализировали окрестности, но было совершенно ясно, что тут уже ничего нельзя сделать. Они утешили себя тем, что их хозяин в данный момент был занят и недоступен, и неприятную необходимость проинформировать его о том, что добыча ушла, можно было отложить до другого времени.

Если бы только агенты знали, что их хозяин в тот момент был не так далеко. Архонт Ниос Иллитиан из кабала Белого Пламени ковылял по переплетенным кишкам туннелей, пронизывающих огромное многослойное подножие Комморры. Теперь лишь считанные минуты отделяли его от Разобщения, к приближению которого он, сам того не зная, приложил так много усилий. И, похоже, воздаяние уже обрушилось на него. В почти полной темноте он брел по затхлым скользким туннелям, налетал на сырые каменные стены, отчаянно пытаясь найти выход и вытягивая перед собой немеющие руки. Во многих километрах над ним поднимались серебряные башни вышиной с горы, поместья размером с города, целые крепости-континенты и острова-дворцы непревзойденной красоты и величия. Его собственная крепость находилась совсем недалеко и полнилась придворными, воинами и рабами, готовыми выполнять все его прихоти. Но архонт Иллитиан был один, заточенный в зловонных внутренностях мира, и умирал.

По природе своей Иллитиан был не из тех, кто склонен к сожалениям. Он всецело разделял граничащее с патологией стремление своей расы глядеть только вперед. Прошлое было прошлым, и ничего иного сказать было нельзя. Таково было здоровое отношение к жизни среднестатистического комморрита, не считая разве что того, что оскорбления, распри и вендетты он помнил с кристальной ясностью. Но все же сейчас Иллитиан чувствовал горькое сожаление. Не потому, что выпустил на свободу потусторонние силы, которыми не мог управлять, чтобы воскресить эту бестию Эль'Уриака. Не потому, что его самонадеянность и спесь стала причиной гибели его соратников, не из-за массового убийства в банкетном зале проклятого Эль'Уриака, который так и остался позади, застыв в гробовом безмолвии. Нет, единственное, о чем жалел Иллитиан, это то, что ему не повезло оказаться затронутым падением воскрешенного архонта.

Иллитиан вынужден был признать в душе, что его уничтожение было довольно ловко спланировано. Он понял истинную опасность плана лишь в последние моменты, и даже тогда предпочел бежать, чем попытаться предупредить Эль'Уриака или предотвратить это. И все же слишком, слишком поздно. Теперь его зрение быстро мутнело, а кожа стекленела буквально на глазах, приобретая оттенок блестящего нефрита, который скоро потемнеет до полной черноты. Мастер-гемункул, Беллатонис, придумал, как выпустить стеклянную чуму на Эль'Уриака и его гостей. Это была вирусная спираль, созданная для того, чтобы превращать живую плоть в стекло, что для комморрита означало истинную смерть, ибо его тело полностью уничтожалось в процессе. Ни регенерация, ни оживление не могли спасти от этой болезни, и поэтому любой комморрит, который чего-то стоил, обычно имел прививки против нее. И вот в чем заключалась хитрость: гемункул уговорил колдунью-экзодитку, миропевицу, преобразить чуму, сделать ее настолько сильной, что та смогла одолеть все воздвигнутые против нее преграды. Способность общаться с низшими формами жизни казалась такой безобидной и приземленной силой, но лишь до тех пор, пока ее не использовали для обхода твоей иммунной системы. Иллитиан знал, что он все равно, что мертв.