– Тогда в чем ты разбираешься? – Ростислав молча открыл беззубый рот и выжидательно посмотрел на отца.
– Понял, – хмыкнул тот, – а как насчет математики? – Бешеное кивание и качание в шезлонге.
– На каком уровне? Школьном? – качание.
– Институтском? – качание.
– Но неужели? – кивание.
Алексей подхватился с кресла и принялся шагами мерить комнату. Лоб его покрылся испариной, и он полез в карман за носовым платком. Ростислав молча следил за всем этим. Наконец, Каманин остановился перед шезлонгом.
– Ребенок! Ты кто, признавайся! На шпиона американского не похож вроде... – Лицо Ростислава перекосила гримаса. Он сделал попытку пожать маленькими плечами, но...
– Ты хочешь сказать, что обычный маленький засранец, только с мозгами доцента? – Гримаса стала чуть брезгливее.
– Что? Профессорскими? – со всей надменностью, которую только могло изобразить простодушное детское личико, малыш кивнул.
Алексей перетащил свое кресло к шезлонгу, сел в него и уставился на чудо-сына.
– Хорошо. Тогда объясни мне, как мозг профессора математики очутился в теле моего новорожденного сына? – Малыш опять попробовал пожать плечами.
– Ты что, таким родился? – грустный кивок.
Отец выдохнул с шумом воздух.
– Тогда тебе я не особенно завидую. Маме говорить будем? – Ребенок в ужасе закатил глаза.
– Понял, – повторил отец, – мама и так не в восторге от твоего прогрессирующего развития, а тут и вовсе с катушек съехать может. Что же нам делать, а?
Минуты полторы он тщательно морщил лоб, но поскольку прагматичная его натура всегда брала верх над желаниями, то он лишь фыркнул и спросил:
– А может, пойдем в парке погуляем?
Ростислав кивнул. В Парке Горького он гулять любил. Особенно ему нравилось, когда отец брал его на руки и гулял вдоль набережной. Одетая в бетон Свислочь чем-то напоминала Яузу, на берегах которой он провел свое предыдущее детство. Как давно было сие, господа!
Родился Афанасий Поликарпович Переплут ажио в далеком тысяча восемьсот девяносто третьем году – почти век тому назад. Родился в семье интеллигентов. Отец – врач, доктор медицины, ученик самого профессора Пирогова – хирурга с мировым именем. Мать часто выезжала в Петербург читать лекции по психологии в Пажеском корпусе. Имела несколько работ по гуманитарным дисциплинам, сделавшим ее имя известным в некоторых европейских странах.
Сам Афанасий Поликарпович окончил в пятнадцатом году ни много ни мало Парижский университет, так называемую Сорбонну, получив диплом магистра физико-математических наук. Его без вопросов приняли в аспирантуру при Московском университете, а через год – в тысяча девятьсот шестнадцатом он защитил уже кандидатский минимум.
В восемнадцатом, в декабре, с ним лично беседует товарищ Дзержинский.
– Революции нужны грамотные люди! – напирает он. – Мы предлагаем вам должность ректора Московского университета.
– Уважаемый Феликс Эдмундович! – хмыкнул Переплут. – Всяк сверчок знай свой шесток. Самое большое, на что я согласен, – это должность доцента на кафедре физмата.
– Откуда такая скромность? – удивился председатель ВЧК. – Боитесь трудностей?
– Это не скромность, – неожиданно признался будущий профессор, – я еще жить хочу.
– Да что вы, в самом деле! – рассмеялся Дзержинский. – Мы же не звери – ректоров расстреливать!
– Да? – искоса взглянул на него Переплут. – А почему должность ректора предлагаете мне вы, а не Луначарский – наркомпрос?
Дзержинский раздраженно почесал наметившуюся лысину. Если бы не приказ Ленина, то он бы давно побеседовал с этим парнем в другом месте. Там бы он с радостью согласился работать даже начальником над всеми паровозными кочегарами. Но нет. Согласно приказу он не имел права трогать преподавательские кадры моложе тридцати лет. Иначе рабоче-крестьянская республика так бы и осталась на все времена рабоче-крестьянской. Родители этого индивидуума давно бежали в Турцию, а этот патриот остался в Москве. Сейчас бы ему наганом в зубы!
– О чем задумались, уважаемый Феликс Эдмундович? – полюбопытствовал Переплут. – Не о моей ли смерти размышляете?
– Можно подумать, вы смерти не боитесь! – буркнул чекист, раздосадованный тем, что собеседник угадал его мысли. Это было не так уж и трудно, ведь строить логические цепочки его учила мать – признанный специалист в этом деле.
– А вы невнимательны, милостивый государь! – улыбнулся Афанасий Поликарпович. – Я ведь уже поставил вас в известность, что мысли о собственной смерти мне неприятны.
– Что же вы так вычурно выражаетесь, в конце концов! – вскипел Дзержинский. – Не можете, что ли, по-простому?
Переплут лукаво взглянул на собеседника.
– Прошу простить. Образование, знаете ли... Словарный запас, интеллект...
Председатель ВЧК нахмурился. Он в свое время окончил какое-то заведение в Вильно, но из-за революционной деятельности, отнимающей у него все свободное время, все науки малость позабылись.
– Знаете что, господин Переплут, следовало бы вас проучить за издевательство над государственным лицом, но, принимая во внимание вашу молодость, я сделаю вид, что не заметил.
Председатель ВЧК был старше своего собеседника аж на шестнадцать лет. В свои сорок с небольшим он считал себя гораздо старше и гораздо умнее Николая Второго, Милюкова и Столыпина, вместе взятых. Ведь они уже мертвы, а он... ему еще бродячая цыганка нагадала минимум восемь лет прожить. Нету уж и той цыганки.