– Это что, год следующего противостояния? – блеснул парень своей догадливостью.
– Угу! Вон, видишь холодильник?
– Вижу.
– Достань оттуда бутылку. Достал? Открывай, а я сейчас рюмки протру.
– А что, вина никакого нет? – удивился Иннокентий. Он не привык, чтобы женщины пили крепкие напитки.
Инга подошла к нему, приняла из рук запотевшую бутылку и, ловко свернув пробку, разлила по рюмкам.
– Я, дорогой товарищ Кеша, пью исключительно продукт переработки злаков. Производные виноградного сока меня не возбуждают.
У Симонова похолодело внутри. На что намекает эта красавица? Ладони его вспотели, и он едва не пролил водку. Внимательно наблюдавшая за ним Инга улыбнулась улыбкой белокурой бестии и произнесла тост:
– За решительных и талантливых мужчин. За тебя, Симонов! – и, мерзавка, на одном дыхании выдула чарку.
Последовав ее примеру, Иннокентий обнаружил, что она уселась с ним рядом на тахту и намазывает бутерброд.
– Держите, молодой человек! – сказала она, положив на масло пару шпротин.
– Спасибо, – промычал Кеша. Он одним махом откусил треть и заработал челюстями. Инга со спокойным лицом медузы Горгоны наблюдала за ним.
Сама она ограничилась кусочком колбасы. Увидев, что он покончил с бутербродом, разлила вновь.
– Есть старая русская поговорка, про перерыв между первой и второй, – сказала она, – и я подозреваю, что это аксиома. Ты не прячься, словно улитка, в собственном теле! Для «звезды» ты слишком зажат. Кеша, я хочу выпить эту рюмку и еще парочку (моментальная ассоциация с Булгаковым), чтобы твои труды не пропали напрасно.
Иннокентий поднял рюмку.
– Наш скорбный труд не пропадёть! – шутливо ответил он. – Прозит!
В наступавших сумерках лицо Инги терялось, и сама она казалась недоступной, словно мираж в пустыне. Вот-вот уже старый умудренный караванщик потеряет голову и погонит верблюдов к несуществующему оазису, но выработанное годами чутье удерживает его на заданном курсе. Кеша точно знал, что этот оазис не его. К тому же пакостить хозяину дома он вовсе не намерен.
Девушка встала, подошла к камину и стала на коленки, растапливая его.
– Помочь? – предложил Кеша.
– Постараюсь сама управиться, – ответила она, – ты лучше наливай.
Он послушался. Дрова в камине вдруг занялись и весело затрещали. Раскрасневшаяся от жара и водки, Инга подошла к столу.
– Налил? – спросила она, глубокомысленно глядя на «насыпанную с горкой» рюмку. Парень кивнул.
«Сирена в спортивном костюме», – подумалось ему.
– Между прочим, третий тост – за любовь! – предупредила она. Лицо Иннокентия окаменело. Заметив это, Инга внимательно взглянула на него и произнесла: – Рассуждать о том, есть любовь или нет, это все равно что спорить про жизнь на Марсе. Но на Марс сейчас пялится наш общий знакомый, а нам остается только пить. Пьем!
– Пьем, – покорно повторил Кеша.
Осушив третью рюмку, Инга встала, подошла к старинному шифоньеру и извлекла из него гитару, возраст которой был весьма и весьма преклонным. Казалось, будто еще Антонио Страдивари шутки ради создал этот инструмент триста лет тому назад. Во всяком случае, так показалось Иннокентию.
– Сыграешь? – предложила девушка.
– На этой семиструнной клюке? – ужаснулся он. – Ты уверена, что ее не сперли из музея эпохи раннего Ренессанса?
– Извини, – усмехнулась Инга, – в восемнадцатом веке двенадцатиструнных не клепали.
– Да ладно. Сейчас настроим под шестиструнку и чего-нибудь сбацаем. Только, чур, меня извини! Здесь струны расположены узко – иногда могу ошибаться.
Бережно взяв раритетную вещь, Иннокентий провел рукой по ее лакированной деке. Вспомнив несколько аккордов для семиструнки, взял для пробы. Отличный звук! В старину умели делать вещи. Это вам не Серпуховский балалаечный завод. Он вынул из кармана рубашки свисток-камертон, выдающий «ми» первой октавы и настроил первую струну. Несмотря на почтенный возраст, колки двигались ровно, без скрипа и дребезжания, отличавшего даже лучшие борисовские изделия.
– Что значит ручная работа! – еще раз восхитился он.
Для проверки качества настройки Кеша сыграл «Город золотой» – продукт созидания Франческо де Милано, Андрея Волконского, Алексея Хвостенко и Бориса Гребенщикова. Инга внимала с восторгом. Гитара вела себя прекрасно. Когда Кеша допел до конца, то обнаружил, что рюмки чудесным образом снова полны.
– Замечательная песня! – всхлипнула девушка.
– Угу! – пробурчал Кеша. – Тут вот еще намедни Вертинский Александр Николаевич (мир его праху) хорошо о любви спел:
– И вправду замечательная! – всхлипнула Инга. – Мне срочно необходимо что-нибудь выпить. Пойду поставлю кофе, не то от водки я скоро совсем окосею. А в зайцы мне еще рано.
Пока она ходила и гремела туркой, Иннокентий пел песню Варшавского «Я ищу». По возвращении Инга услышала только последний припев: