Моя сестра пыталась уговорить ее оставить в покое пару несчастных волосинок, но Пен
выщипала их и, загадав желание, сдула с ладони. Я подумал, что не стоит
демонстрировать ей свои места, где за прошлый год я отрастил волосы.
– У тебя бывают какие-то не совсем нормальные мечты? Как реагирует твое тело, когда
ты думаешь о девушках? О Пенелопе? Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Когда я не отвечаю, слишком смущенный, чтобы произнести хоть что-то, отец выдвигает
самый верхний ящичек из черного шкафа для хранения документов, стоящего за столом
из красного дерева, и вынимает небольшую пластиковую модель, которая напоминает
нижнюю часть женского тела.
– Ты намного смышленее многих детей твоего возраста, Диллон, поэтому я не буду
принижать твои умственные способности, доставая также модель мужской
репродуктивной системы. Как ты можешь себе представить, она такая же, как и твоя.
Он разворачивает анатомическую модель на другую сторону, чтобы показать мне то, что
находится внутри, и я почти кричу.
– Это женская репродуктивная система, сын. Может быть, я всего лишь дантист, но
технически, я медицинский сотрудник. В течение следующего часа или чуть больше, я
собираюсь объяснить тебе, что конкретно все это значит. Это важно, когда ты готов для
занятий сексом…
Вскакивая на ноги, я, заплетаясь и почти падая из-за не зашнурованных ботинок, вылетаю
из двери кабинета. Я перепрыгиваю через две ступеньки, пробегаю мимо сестры, которая
заходит домой и убегаю прочь.
– Как поговорили? – спрашивает она саркастическим тоном, когда я наматываю круг у
дома.
Спустя месяц, после того как я врезал Роджеру, я все еще привыкаю к изменениям
Пенелопы. Ее репродуктивная система намного больше того, с чем я могу справиться.
Уэйн бы просто свернул мне шею, только лишь зная, что я видел, как выглядит
пластиковая версия репродуктивной системы.
– Парень! – «анатомический фашист» зовет меня так, как давно выбрал.
Между нашими домами нет никакого забора, поэтому он достает меня через траву перед
деревьями, которая разграничивает наши дворы. Глубокое звучание его голоса меня
пугает, и я путаюсь в своих болтающихся шнурках прежде, чем свалиться лицом в землю.
Пролетая достаточно приличное расстояние, чтобы оставить пятна от травы на своей
белой футболке.
– Что? – отвечаю я ртом, полностью набитым одуванчиками.
– Сколько сегодня улыбок? – спрашивает тренер Файнел, ничего не подозревающий о
погружении в грязь, которое я только что испробовал.
Вытирая частички травы со своего рта, я сажусь и произношу:
– Сбился со счета после пятидесяти семи.
«Кинг-Конг» кивает, стоя в двери и возвращается в дом.
– Ты задолжал мне кучу конфет, старичок, – бормочу я из последних сил, вставая на ноги.
– Плати давай, простофиля.
«Ворчащий фашист» внезапно появляется и говорит:
– Ты что-то сказал, парень?
Я отрицательно качаю головой и растворяюсь между соснами, чтобы найти девочку в
солнцезащитных очках в форме звезд.
Пенелопа по лодыжки в свежей грязи, танцует под яркими солнечными лучами, которые
мерцают там и тут через зазоры между ветвями деревьев. За ее ухо заткнут какой-то дикий
цветочек и сухие грязные комья по всей длине ног. Раскачиваясь вперед-назад, выкидывая
свою ногу высоко вперед и затем, назад, единственная девушка, из-за которой я вижу
странные сновидения, машет мне рукой с улыбкой на все лицо, которая угрожает
захватить целый мир.
Я скидываю свои ботинки и носки и в пару прыжков оказываюсь позади нее,
разбрызгивая жидкую грязь выше наших голов. Опускаясь на нас, словно плотный
водопад, грязь приземляется нам на головы, на лица и поверх очков-звезд, ослепляя ее.
В ритме нашего возбуждения, покрытые илом и пятнами от травы, мы подпрыгиваем
вверх и вниз, разбрызгивая пропитанную водой землю между стволов деревьев и
замшелых скал. Пен визжит, я кричу, птицы спасаются бегством, а белки удирают
врассыпную. Мы наступаем на пальцы друг друга и ударяемся головами, но ничего не
может нас остановить от этой веселой затеи.
Тряся головой назад и вперед, ее «невидимость» скрывает болезненность под грязно-
веснушчатым лицом, и грязь стекает с кончиков ее волос. Я наблюдаю за ее танцем; за
всей ней, покрытой почвой; свободной от всего, за чем она пряталась. Я понимаю, что