мужчина, которого я боялся, когда рос, тянется ко мне, – Но ты должен знать, я никогда
не позволю ничему плохому случиться с Пен.
Я сбрасываю его руку, лежащую на моем плече, но его отеческая любовь избавляет мои
глаза от давления, и я начинаю плакать. Когда Уэйн тянется ко мне во второй раз, я
позволяю ему обнять меня своими руками и делаю его рубашку мокрой из–за слез
жалости к себе.
Он прав.
Ничто не спасет Пенелопу от ее собственного ума.
Мне нужно отпустить.
Глава 30
Пенелопа
Проходят месяцы, и в конце концов, Диллон и я начинаем проходить мимо друг друга в
школьных коридорах, будто между нами никогда ничего не было. Иногда наши взгляды
встречаются и мое безмолвное сердце оживает и начинает биться как раньше, но один из
нас всегда отворачивается, и мое сердце снова замолкает.
Пока пасмурная погода освобождает небо, позволяя солнцу светить, выпускной день
становится все ближе и ближе. Мне говорят, что я получу диплом, и я смогу ходить с
остальной частью класса в шапочке и мантии.
– Но поступление именно в университет не обязательно, Мисс Файнелл – говорит
школьный психолог. – Вот некоторые брошюрки на наших местных колледжей и
профессиональных школ.
Мой терапевт считает, что я должна уделять моему будущему больше внимания, чем
сейчас. Она дала мне брошюрки о преимуществах краткосрочных и долгосрочных целей.
– Нет никакой причины, почему ты не можешь быть успешной в жизни, Пенелопа. На
самом деле, то, что ты продолжаешь видеться со мной, это и есть доказательство того, что
ты хочешь большего.
– Или того, что мои родители заставляют меня находиться здесь,– я говорю с улыбкой,
запихивая новые буклеты в мою школьную сумку к тем, что она дала мне в прошлую
нашу встречу.
Папа и мама пришли к соглашению о лекарстве, которое я принимаю временами, с самого
моего детства.
– Оно приносит больше пользы, чем вреда, Пенелопа, – говорит мама, кладя две таблетки
мне в руку – одну белую, другую желтую.– Тебе было так хорошо последнее время.
Я бросаю нормотимик (или стабилизаторы настроения – группа психотропных
препаратов, основным свойством которых является способность стабилизировать
настроение у психически больных, в т.ч. биполярным расстройством) и антидепрессант в
горло и проглатываю их без воды.
Мои родители стоят и ждут, когда я открою рот и подниму язык, это стало традицией,
после того как они меня поймали, когда я выплюнула таблетки перед сном.
– Хорошо? – Я спрашиваю, после того, как показала им доказательства того, что лекарства
растворяются в желудке.
Папа расцепляет руки.
– Ты не должна так язвить все время, Пен. Мы…
– Хотите только лучшего для меня, – я заканчиваю его фразу, направляясь к лестнице. – Я
знаю.
Мама убирает оранжевую баночку, выписанную мне врачом, в коробку, которую всегда
держит подальше от меня, и я делаю два шага в мою комнату. Я закрываю дверь позади
меня, стягиваю с себя рубашку и штаны, когда мои губы начинают дрожать и моя голова
ощущается легкой.
Переодевшись в пижаму, я открываю теперь желтые шторы, в случае если Диллон уберет
фанеру со своего окна. Слез, которые все время лились из глаз, когда я смотрела туда, и
доски еще не было, уже нет. Может быть, это таблетки делают свое дело или я уже
привыкла к тому, что Диллон обращается со мной так, будто меня не существует, но я
смогла отойти от окна с сухими глазами.
Я скольжу под одеяло и хватаю сотовый телефон, который мои родители подарили мне
на день моего семнадцатилетия. Есть голосовое сообщение от Джоша и сообщение от
Матильды, но я выключаю телефон, не отвечая ни одному из них, и ловлю себя на том,
что вожу пальцами по номеру телефона Деккеров, зная, что больше никогда его не наберу.
Мои глаза тяжелеют, и моя спальня начинает исчезать, я не удивлюсь, если мальчик по
соседству когда–нибудь делает то же самое.
Шапочка и платье Диллона зеленые, как его глаза, и с моего места двумя рядами позади,
я не могу не обратить внимания на то, каким человеком он становится. Его волосы
коротко подстрижены, и это делает его и так острую челюсть более выделяющейся. Что–
то заставляет его смеяться достаточно сильно, он закидывает голову назад, демонстрируя
самое совершенное адамово яблоко, которое я когда–либо видела.