На Большой воде, поблизости от плавучего ааи, были другие — непохожие на него; у них не было высоких деревьев на палубе, несущих сплетенные из волокон полотнища, зато по бокам размещались круглоухие, которые при помощи длинных брёвен, обработанных одинаковым образом, отталкивали свои плавучие ааи от воды.
И одно из них сближалось с тем ааи, на котором был Уаиллар. Нетрудно было понять, что длинный выступ в передней, самой близкой части его — ударив в ааи воина, пробьёт в нём дыру, и туда хлынет та солёная жидкость, которой полна была Большая вода.
Потом ударили громотрубы на этом плавучем ааи с брёвнами. Жидко как-то ударили, Уаиллар ожидал большего — он видел, сколько громотруб вокруг него.
А потом эти самые, что вокруг него, громотрубы — загрохотали в быстром темпе, так, что звуки сливались в один рёв.
Это было слишком для чувствительного слуха аиллуо, он едва успел зажать уши, но их всё равно заложило.
Уаиллар почувствовал себя не только оглохшим, но и оглушённым. Тем не менее, он сообразил, что делать, и, укрывшись за деревянным барьером, ограждавшим верхнюю часть плавучего ааи, разрядил все, что были у него, стволы в круглоухих на том ааи с брёвнами, что приближалось к ним. Он старался поразить как можно больше круглоухих, ворочавших брёвнами — чтобы замедлить движение врага.
Но он видел, что мало, слишком мало снарядов попало в ааи с брёвнами, и почти не причинило тому вреда.
И мало, слишком мало мелких шариков из прошедшей огонь земли достигли тех многокожих, что сгрудились в передней части ааи с брёвнами, в явном нетерпении наброситься на Уаиллара и окружавших его членов клана Старого.
Воин аиллуо потащил из-за спины аллэ, подаренное Старым, и приготовился сражаться.
Но тут он вдруг осознал то неясное, что беспокоило его: к нему тянулось, с ним жаждало поговорить Великое Древо!
Зов был слабый, а чувство — неприятным: Великое Древо страдало. Оно было грубо отделено от корня; оно было повреждено острым пыточным инструментом, разрушающим естественную, природную форму; оно было соединено с мёртвой плотью других, чужих деревьев.
Но оно не умерло.
И вот эта жизнь — была хуже смерти.
Потому что приносила муки, которым не было конца.
Уаиллар, хоть и не был женщиной, которые лучше и тоньше мужчин чувствуют растения, и лучше и тоньше мужчин могут говорить с ними, похолодел, прикинув на себя вот эту вот вечную муку.
Он потянулся к Великому Древу, чтобы понять, чего Оно хочет — и с ужасом понял, что Великое Древо просит смерти. Просит разрешить ему развеяться в Вечности — потому что вот только что обнаружило вблизи того, кто может и имеет право Его туда отправить.
Аиллуэ не существуют без Великого Древа. Но и Великое Древо не может жить без аиллуэ.
Почувствовав муки Его — как мог бы Уаиллар не дать такое разрешение? И он дал, прося прощения у Великого Древа за то, что не мог другим способом облегчить его страдания.
И тут воин почувствовал, что не он один говорит с Великим Древом: его женщины, и даже уолле, не имеющий имени, тоже были вовлечены в их общение. Вытащены из Мироздания, чтобы попросить о милости.
И они, все вместе, сложив свои силы, дали Древу эту милость.
И с громким стоном облегчения Древо рассыпалось, растворилось в Мироздании.
Подняв голову, Уаиллар увидел, как ааи противника просто развалилось на части, которые быстро были проглочены солёной водой.
Если бы он был многокожим — сказал бы: у галеры разрушился киль.
Брать на киль дерево, про которое мало кто знает, только на основании пробы на прочность — была не лучшая идея.
Комес Галлибы ввязавши корабли свои в бой, не стал уже отвлекаться ни на правый, ни на левый фланг.
Он поднял на флагштоке сигнал, чтобы галеры справа и слева от него делали, как он.
И повелел направить шпирон[43] «Кампиданы» на пятый корабль в линии противника, на могучий флагман гальвийцев, распростёрший поверх контрбизани[44] громадный гальвийский флаг и узкий ярко-зелёный брейд-вымпел адмирала над ним. На тот единственный, самый большой, лучше всех вооружённый корабль, на котором только и мог разместиться главный враг: самозванец, выдающий себя за императора Йоррига Сеамаса, седьмого этого имени!
Куршейные пушки — все пять на «Кампидане», тоже пять на «Хлее Великой» и три на «Компанисадре» — были заряжены ядрами и готовы к стрельбе. Сигнал «Пали по готовности» поднят был на флагмане ещё до поворота «все вдруг».
44
Контрбизань — нижний косой парус на бизань-мачте (последней, считая от носа) судна, имеющего парусное вооружение типа «корабль» с прямыми парусами (при наличии бизани, то есть прямого паруса нижнего уровня). Некоторый терминологический анахронизм, ибо в нашем мире в том веке, который аналогичен описываемому, на бизань-мачте нижним парусом ставился обычно косой латинский, а прямого в нижнем ярусе вовсе не было. Здесь это слово как раз и обозначает такой косой латинский парус.