Но подобрать не случилось: граб элс Штесшенжей больно ударился лицом об обшивку корабля, стесав кожу, потом крутнулся вокруг оси и упал в тугую солёную воду.
Его откинуло от борта, в ушибленную грудь вместо воздуха ворвалась вода, сорвав попытку крика, и граб элс Штесшенжей, выталкивая в кашле остатки воздуха из лёгких, беспомощно пошёл к далёкому дну.
Скинувший его за борт стаунлафер элс Жерресшержер, уже покончивший в уме своём со своею жизнью, под растерянными взглядами матросов, вахтенного офицера и кормчего, прошествовал поперёк шканцев на левый борт. Он не хотел, чтобы его тело оказалось близко от тела граба элс Штесшенжея на дне.
Он гордым взглядом обвёл сначала шканцы, а потом весь горизонт, забрался (немного неловко) на фальшборт и длинным прыжком бросился в воду.
Последней его — не мыслью, а эмоцией — было чувство безграничной, бесконечной свободы. А мыслью: «Ты, скотина, больше никого не унизишь».
Его Императорское Величество Йорриг Сеамас, седьмой этого имени, стоя в ужасной тесноте правой раковины[48] на корме «Прекрасной Саррии», думал не о благе Империи и не о том, как он будет брать Акебар, а о чистой физиологии. Для этого была причина: он мочился в медный сосуд, устроенный под аскетическим стулом с подъемной крышкой, занимавшим половину той самой правой раковины — которая была офицерским гальюном.
В левой был офицерский же камбуз со спиртовкой для подогрева пищи, которую, если честно, носили с матросского камбуза.
День был насыщен событиями, и приличия не позволяли Йорре опорожнить мочевой пузырь раньше. В бою это могли неправильно понять.
Но сейчас — он тихо радовался процессу.
Закончив и завязав шнурки, он вышел в каюту командира корабля, уступленную ему на время плавания, и уселся в кресло, задумчиво глядя на кильватерную струю.
И снова мысли его были далеко от корабля, моря и будущего Империи.
Если говорить откровенно, Йорре думал о женщинах. Нет, не так: о бабах.
В последнюю ночь перед отплытием из Фианго у него случилось их целых три.
Он уже собирался лечь, когда его внимание привлекли звуки, доносившиеся из соседней комнаты, где покой его должны были охранять — а также должны были быть готовы выполнять любые его поручения — два парня, почти ровесника: Нери и Ердар.
Любопытство вытащило Его Императорское Величество из постели и заставило — прямо как был, в одной ночной рубашке — выдвинуться в эту самую соседнюю комнату.
Там было в самом разгаре веселье: кроме парней, наличествовали три девчонки, чуть старше возрастом, накрытый стол с нарезанными хлебом, холодным мясом и сыром, и несколько кувшинов с чем-то жидким и явно алкогольным.
Увидев Императора, ребята замерли, а девчонки, как ни в чём ни бывало, запереглядывались, зашушукали и захихикали.
Выяснилось, что девчонок ребята — немало награждённые за битву при Саутелере — сняли на ночь в известном на всё Фианго заведении для чистой публики, где девочки работали по прямому назначению. И что пригласили троих, чтобы, если что, Император тоже не остался без… ну, вы понимаете.
Йорре хотел было прекратить безобразие и разогнать компанию, но девочки были хорошенькие, одетые скудно и броско, и он спросил себя: а почему бы нет? И не нашёл ни одного аргумента против. Поэтому он решил компанию не разогнать, а возглавить.
Увидев, что Император не только не гневается, но и охотно присоединился к веселию, ему налили полную глиняную кружку тёмно-красного, почти чёрного вина, а одна из девочек, после переглядывания, перешушукивания и перехихикивания, оказалась у него на коленях.
Чем это кончилось, нетрудно себе представить. Девочки были раскрепощённые и не стеснительные, мальчики — включая Йорре — уже по опыту знали, что с ними делать, так что компания веселилась до утра, не смыкая глаз ни на минуту.
В процессе выяснилось, что все три красотки хотели бы попробовать, чем Император отличается от прочих мужчин, и они попробовали.
Так что теперь Йорриг размышлял о женщинах и о том, как бы устроить себе необраменительное с ними общение. Ему понравилось куда больше, чем с фрейлинами матери.
Самое главное — что девочки ничего от него не хотели. Деньги им были за ночь заплачены, остальное их не интересовало — ну, вроде бы.
А ещё он вспоминал Сетруоса, с которым был у него когда-то следующий разговор:
— Если отношения между мужчиной и женщиной начинаются с сильной страсти, то это очень плохо. Потому что, когда ты стоишь на вершине горы, все пути ведут только вниз. Сильная страсть не может продолжаться вечно, она даже не продолжается долго, — тут Сетруос вздохнул и задумался ненадолго, видимо, вспомнив что-то. — И от сильной страсти рано или поздно устают. А потом хочется снова испытать такое же, но с тем же человеком уже не может этого получиться: возлюбленные привыкают друг к другу, физическая любовь уже не приносит новизны, да и ощущения становятся не такими острыми. Как бы ты ни любил пайоту по-кельсиански, будешь ли ты есть с таким же аппетитом четвертую миску?
48
Раковина — полукруглый выступ на борту кормы парусного судна. Обычно в одной раковине оборудовали офицерский гальюн, а во второй — небольшой камбуз для офицеров же.