Из Гельвиля от 2 марта 1905 года: "Завтра мы уходим в поход, и в море пробудем 36 дней, как об этом сегодня объявил нам командир. Куда идем — неизвестно. Знаем только, что к Японии… Лихорадками на эскадре переболели почти все офицеры, за небольшим исключением; я не болел, и вообще после операции аппендицита все болезни как рукой сняло".
Из бухты Ван-Фонг от 10 апреля 1905 г.: "Христос Воскресе! Вот уже 3 недели как мы пришли в Китайское море и мечемся по нему подобно летучему Голландцу; заходим по временам во французские гавани; где простоим несколько дней, туда является французский крейсер или миноносец и предъявляет нам требование, чтобы в силу нейтралитета мы уходили оттуда; мы идем в соседнюю бухту и т. д. Против такого образа действий Французы ничего не имеют"…
"По выходе с Мадагаскара совершили поход большой трудности, так как грузиться углем приходилось в открытом море при волне. Кроме того, мы шесть месяцев имели солнце в зените; по телу у всех пошла тропическая сыпь; теперь начали страдать ею почти все поголовно… Рожественский у нас без особых затруднений и быстро устраняет все недоразумения на эскадре. На днях команда одного броненосца попробовала было выразить неудовольствие; но Рожественский сумел всех их так осадить, начиная с матросов и кончая командиром, что более таких случаев не повторялось; и порядок теперь на эскадре примерный. Все исполняется быстро и хорошо. Кроме того, он внушил всем нам, что мы разобьем Японцев… У нас занемог один инженер-механик, его отвезли на госпитальное судно. Почти вся его часть перешла в ведение ко мне; работы намного прибавилось, чему я весьма рад. Одно лишь не особенно приятно — это из кочегарки, где я буду во время боя, все выходы задраиваются железными дверями и запираются снаружи".
Последнее письмо Александра Николаевича к родителям — без даты; оно все покрыто налетом каменноугольной пыли:
"Ваши письма от 20 и 30 января получил 29 апреля. Их привезла эскадра Небогатова. Но отослать ответ представляется случай только теперь. Мы находимся сейчас близ острова Формоза и грузимся в море с транспортов углем; после этого транспорты отправят в Шанхай, и вот это письмо я отдам на один из них… Существует предположение, что пройдем во Владивосток без боя, так как Японцы будто бы не хотят его… Но адмирал утверждает, что бой будет! До сего дня никаких столкновений не было… От Мадагаскара переход был очень трудный. Изводили нас главным образом погрузка угля в открытом море и тропическая жара… Пасхальную ночь провели на якоре во французской бухте Ван-Фонг; оттуда нас вышиб французский адмирал, пришедший на крейсере, ибо Японцы чуть ли не ультиматум поставили Французам — или нас вышибить или за них заступится по договору Англия. Мы тогда ушли в другую бухту по-севернее, но через три дня и оттуда нас вышибли. Мы ушли в море, поболтались дня два около берега; а потом, когда французский крейсер ушел, мы опять вошли в бухту и встали на якорь. Теперь, соединившись с Небогатовым, пошли во Владивосток. Письмо грязное от того, что идет погрузка угля и на корабле нет места, на которое не сыпала бы угольная пыль"…
Это было последнее письмо Александра Николаевича, написанное всего за несколько дней перед Цусимским боем, но полученное отцом его уже спустя два месяца после этого злосчастного сражения.
Справка, которая была выдана из главного морского штаба только 4-го июля 1905 г., гласила следующее:
"Корпуса Инженер-Механиков поручик Александр Михайлов считается погибшим вместе со всем личным составом броненосца "Наварин".
Краткие известия о последнем дне жизни Александра Николаевича удалось получить его родителям от матроса Седова, работавшего на "Наварине" и выловленного Японцами из воды 15 мая в единственном числе… В этом письме Седов выражает, что "отношения Александра Николаевича к нижним чинам были самые безукоризненные; он вел себя просто, не заносился, старался сблизиться со своими подчиненными и за это пользовался от всех матросов общим уважением и любовью"…