Андреа выкрикнула резкие слова, которые невозможно было запомнить, — и звук сделался еще громче, теперь он подавлял, а свет стал так ярок, что я закрыл глаза.
И вовремя. Даже под веками глазам стало больно, вспышка ослепила меня, а жар омыл волной.
Самая большая неприятность — ослепнуть в бою. Я заставил себя разлепить веки.
Андреа — покрасневшее лицо лоснится от пота — стояла на куче пепла и грязи над одной из возникших на ровном месте луж лавы. Над другой, развеиваясь, клубилось облако тьмы.
— Изыди, — негромко сказала Андреа. — Все кончено.
— Здесь и сейчас, — уточнило облако голосом глубоким, но призрачным. — Но ты испортила мне игру. Когда-нибудь я испорчу игру тебе.
Энди что-то пробормотала, потом вскинула взгляд в ожидании. Ничего не произошло.
— Кто ты? — спросила она.
Голос захохотал. Смеха мерзее мне слышать не приходилось.
— Не все твои чары действуют на меня — хотя некоторые действуют. Я не стану вкладывать в твои руки оружия против себя. Зови меня... ну, хотя бы Бойоардо, хотя имя это никогда не было моим.
Она пробормотала еще одно заклинание и начала, причудливо изогнув пальцы, поднимать руку.
— Дай мне еще пару мгновений, — сказал Бойоардо. — Возможно, тебе воздастся за это — если мы встретимся там, где игра идет по другим правилам.
«В Фэйри? — подумал я. — Нет, Энди. Прикончи его сейчас».
Тэннети начала приходить в себя; я взял ее на руки и приготовился удирать — я лучший бегун, чем гном, — хотя, если Энди не справится с тварью, нам все едино конец.
— А! Умно, Уолтер Словотский из Сикокаса. Будешь ли ты так же умен Там, Где Плачут Деревья, или Там, Где Лишь То, Что Ты Когда-то Любил, Может Помочь Тебе?
— Разумеется. — Я заставил себя усмехнуться. Бравада — шутка дешевая, хоть и приятная. — Я буду еще умнее. Это часть моего обаяния.
А может, не такая уж дешевая была бравада. Тьма двинулась ко мне.
— Нет! Изыди! — Андреа распрямила пальцы, пробормотала какое-то слово — и ветер погнал тьму прочь, в сияние заходящего солнца.
Тварь сгинула. Мы остались одни в сумерках, на курящейся дымом земле. Ахира склонился над Тэннети, осматривая ее раны. Андреа стояла на грязевом пригорке, над озерцом лавы. Лицо ее было красным, все тело покрывал пот.
Она мягко повернулась, балансируя, как танцовщица.
— По-моему, милые друзья, я молодец. Как я с ним управилась!.. — Она легко перескочила лаву, сделала несколько шагов к нам — и рухнула как подкошенная.
Глава 7,
в которой появляется Эллегон — и напоминает о некоем обязательстве
К радости своей, я мог ответить сразу, и я сказал: не знаю.
Мне всегда нравилась мысль Роберта Томпсона об отказе от компромиссов, о том, что надо позволять людям с твердыми убеждениями идти собственным путем... а потом я понял, что это поощряет людей иметь твердые убеждения, когда им не хватает данных.
Над лугом висела золотистая дымка. Кукуруза вымахала по глаз слону — правда, слон этот был небольшой, и, возможно, он еще слегка присел. И — без трепа, я был там — выглядело это так, будто поле уходит в небо.
— Утречко, чтоб тебя... — пробормотал я себе под нос. Ненавижу утра. И дурацкий этот фильм «Оклахома», где их воспевают.
Кто-то должен стоять на часах. На Тэннети живого места не было, а тратить на себя больше целительного бальзама, чем, по ее мнению, нужно, она отказалась: эти снадобья дороги, намного дороже моего ночного сна. Энди совсем обессилела, да и потом — ей не хватает наблюдательности и настороженности, что есть у гнома и у-меня.
Методом исключения остались мы с гномом, да еще у меня — чувство раздражения, что опять я крайний. (Мне все-таки не следовало жаловаться: на этот раз ничего особо противного не было.) Мы с Ахирой поделили между собой ночь, и хотя мне в этой сделке досталась лучшая часть, намного лучше мне не стало.
Мы разбили лагерь на опушке, поставили несколько сигналок от тех, кто мог бы подобраться из леса, с тыла, одинокий часовой — то есть я — охранял лагерь спереди. Работа в поле — это упражнение в прикладной паранойе.
Время сидеть, наблюдать и думать, пока по небу медленно разливается рассвет.
По ночам в голову лезет многое. Даже слишком.
Что бы ни произошло на границе с Фэйри — это больше не было чужой проблемой: Беда подошла к дому. Это не значит, что мне плевать, жрут или нет людей всякие чудища в других краях, но мир большой, а я — только один. На всех меня не хватит. Но мои жена и дети живут в баронстве Куллинан. Бойоардо, кем бы — или чем — он ни был, нагадил в баронстве Куллинан. Отныне это касалось меня лично.
Однако не будет большой беды, если мы еще немного побудем в баронстве, вместо того чтобы очертя голову лезть в неприятности. Пусть в замке все утрясается, а мы пока подождем вестей: может, услышим что интересное; пусть Тэннети спокойно выздоравливает — сама, а не с помощью дорогих и редких целительных бальзамов. А я смогу еще немного поупражняться с пистолетом, мечом и луком. По мне лучше сидеть, чем бежать, лучше бежать, чем биться, но биться все же лучше, чем умирать. Этого мне, спасибо, не хочется.
Возможно, есть из этого и другой выход. Порой, если достаточно долго тянуть с решением проблемы, находится кто-то, кто решает ее за вас. Рейган все полоскался и нервничал насчет ядерного реактора в Ираке, пока израильтяне не решили за него эту проблему, разбомбив реактор в клочья.
Я был бы просто счастлив, случись нечто подобное и в этот раз. Магии и людям не ужиться рядом. Думаю, это одна из причин, почему развитие на Той стороне пошло иначе, чем здесь. И почему здесь земное постепенно вытисняет магическое. Если верить легендам, был когда-то век драконов, когда их стаи затмевали свет.
Я не вижу, что может сделать сынуля Стаха и Эммы Словотских, чтобы помешать возвращению подобных вещей, даже влезь я в эту заваруху по самые уши. Это все равно что пытаться остановить утечку нефти в трубе, затыкая пальцем метровую дырку.
Порой, если достаточно долго тянуть с решением проблемы, находится кто-то, кто ее за тебя решает. Как с Кирой?
«Ты поступишь чертовски умно, Уолтер, если перестанешь думать об этом», — сказал я себе.
Что же мне делать? Бросить ее ради Эйи? Ага, это гарантировало бы Кире сохранение душевного здоровья. Попробовать решить дело силой? Я не дотронусь до женщины, которая содрогается от моего прикосновения, и если она не хочет говорить о чем-то, то нет способа ее заставить.
Я вздохнул. Никак не видно было разумного выхода.
Возможно — только возможно, — если я оставлю ее в покое, не буду давить, не стану делать нашу историю предметом общего обсуждения, она сама в себе разберется.
На это хотя бы можно надеяться.
Порой приходится удовлетвориться и таким решением.
Далеко в синеве неба возникла черная точка — застыла на миг, а потом начала снижаться к нам.
— Эллегон? — мысленно окликнул я его, стараясь думать погромче.
Если это и он, то еще слишком далеко. Карла и особенно Джейсона всегда связывали с драконом необычайно прочные узы, и они могли беседовать с ним на почти любом расстоянии, но я никогда не был ему настолько близок. Оно и понятно: с Джейсоном Эллегон познакомился еще до его рождения.
А вот если это не Эллегон, то мы влипли. У меня в куртке была та самая фляжка с «драконьим роком»; я вытащил ее и сломал печать.
— Эй, люди, у нас гости! — крикнул я, вскакивая. — Все по местам!
Как же я люблю выбирать между дракой и бегством! Что до меня, я предпочитаю голосовать ногами: ударь и беги — проживешь до завтра. И все такое прочее... Но того, что летает, мне не обогнать, а чтобы спрятаться, нужно нечто большее, чем полоска леса шириной в бикини.