Вершина заросла плющом, стелившимся над самой почвой, так что ни препятствий для глаза, ни тайных укрытий там не было.
Но не станешь же ожидать, что кто-то будет высматривать в темноте над землей лоб с парой глаз? Не станешь ожидать, что кто-то окажется там на месте в нескольких дюймах, глаза в глаза?
И правильно: ничего такого там и не было.
Зато был человек, сидящий поодаль на земле и глядящий иа меня, и еще двое у него за спиной. Сидящий был широкоплеч, черноволос и чернобород, его тонкие губы чуть приоткрылись в улыбке, то ли слегка циничной, то ли немного презрительной.
У левого его бедра видна была рукоять палаша, торчащая вперед, но руки он скрестил на груди.
— Привет, — сказал он, подчеркнуто медленно развел руки и показал назад, на костер — там, вокруг булькающего котелка, сгрудились еще три тени в темных одеждах. — Они ждут тебя, и вас всех.
Он протянул мускулистую руку помочь мне, потом медленно поднял ладони вверх и отодвинулся, когда я не взял ее.
Я взглянул на троих у огня — трое в надвинутых капюшонах. Они следили за нами, но не двигались.
Их шестеро, нас — пятеро. Не скажу, чтобы расклад был мне по душе: те трое, что у огня, вполне могли оказаться магами.
Чернобородый заговорил снова.
— Та хават, — произнес он с улыбкой. — Мы не причиним вам вреда. Во всяком случае, здесь и сейчас. — Улыбка была добродушной, но мне не понравилась. — Хоть я и зовусь Волкененом и являюсь полноправным членом Работорговой гильдии, как и эти мои братья по гильдии.
Иногда это счастье для всех, включая меня, что я — это я, а не Карл. Карл бросился бы на Волкенена, не думая о последствиях — снять одного для начала не так уж и плохо. Что до меня, я просто дал знак остальным подниматься, а сам осторожно взял в ладонь метательный нож.
Я хочу сказать, я поверил ему, но не был уверен, что верю, если вы меня понимаете.
Рядом со мной возникла Энди и взяла меня за рукав, будто предостерегая. На ее губах уже дрожало заклятие.
— Спокойно, Уолтер, — сказала она, поднялась по лестнице и двинулась по пружинистым плетям ползучих растений к костру и к троице, что сидела подле него. Один из работорговцев шагнул было к ней, но его остановил свирепый взгляд Волкенена.
— Нет, — сказал тот. — Оставьте их.
Трое работорговцев попятились: от нас, от костра, к дальнему краю площадки, где стояли две низкие палатки.
Я поднялся по двум последним ступеням и тоже вышел наверх. Внизу, у подножия склона, выжидающе лежал Эвенор. А может, он и не лежал, и не ждал. Может, он там не просто лежал.
Когда я последний раз был у Эвенора — город выглядел совершенно нормальным, за исключением небольшого кусочка вокруг фейрского... скажем так, посольства, я всегда называл его так.
Я сказал бы, что эта часть города не изменилась, загвоздка лишь в том, что она никогда не остается неизменной.
То была высокая башня с куполом, этажа в четыре высотой, сплетенная, казалось, из зари и тумана, яснее всего видимая уголком глаза. Если смотреть прямо — она колеблется, изменяется, переливается из формы в форму, но всегда настолько неуловимо, что никогда не поймешь, что и как происходит, хоть и видно, что сейчас все уже иное, чем миг назад.
Она по-прежнему возвышалась в центре города, но теперь ее окружали три похожих здания поменьше, нет...
...сотня зданий, да нет, конечно же —
тысяча зданий, расползшихся по округе...
...нет, тесно прижавшихся к ней...
...нет, плотно стоящих вдоль кривых...
...извилистых...
...прямых улиц.
Я мог бы и отвернуться, но никогда нельзя отворачиваться от того, что тебя тревожит, — это опасная привычка. Надо притерпеться. Так что я смотрел, сжав зубы настолько крепко, что удивляюсь, как ни одного не сломал.
Ну ладно, хорошо. Окраина города по-прежнему представляла собой узкие улочки, мощеные и немощеные, и дома там стояли обычные, из камня и дерева, но в центр, в скопище чего-то огромного, под слепящую колеблющуюся дымку, ни взгляд мой, ни разум проникнуть не смогли — как я ни старался.
Ну и хрен с ним, бояться нечего. Интегрального исчисления я тоже никогда не понимал, так это же не значит, что я должен его бояться.
Так почему я дрожу? Можно бы сказать себе, что на вершине холодно, но я подобной интеллектуальной нечестности ни в ком не люблю, в себе в первую очередь.
Ну ладно: мне страшно. Тоже мне, жуткая важность. Мне в этой жизни бывало страшно.
Далеко, на грани видимого, сновали туда-сюда темные тени: одни исчезали в мерцающей белизне, другие ныряли во тьму.
Я повернулся к остальным.
М-да, а буря, кажись, надвигается — с одной стороны по крайней мере. Энди тихо подошла к троице у костра, но Джейсон и Тэннети бросили свои пожитки и встали напротив работорговцев. Оружие никто не вынимал — но это как раз дело времени. Джейсон уже расстегнул ремень, на котором висел одолженный им кремневик.
Дурак мальчишка. Я расстегнул ремни на всех своих кремневиках. Я уж совсем было решил положиться на слово Волкенена о том, что он нам не угрожает, так теперь начинается.
Ахира встал перед Джейсоном.
— Друзья, давайте не начинать того, чего не сможем прекратить.
Обращался он в основном к Тэннети и Джейсону, но, возможно, в какой-то степени и ко мне.
Что-то шевельнулось в плетях под ногой, и я вздрогнул, схватившись за рукоять пистолета.
— Знаете, — сказал я, — это напоминает мне одну историю. Речь там шла о двух армиях, что стояли друг против друга, пытаясь договориться о мире. Но беда в том, что в одной из армий воин заметил змею — и вытащил меч, чтобы отрубить ей голову. И началась драка. Не потому, что кто-то хотел этого, а потому, что все сочли, будто она уже началась.
Ахира кивнул:
— Так что давайте все вести себя очень спокойно. Тэннети, мы с тобой сядем вон там. — Он указал куда-то между костром и палатками. — Джейсон и Уолтер, присоединяйтесь к Андреа.
Я не понял — то ли мне гордиться, что он верит в меня настолько, что доверил прикрывать Андреа, то ли обижаться, что он настолько в меня не верит, что не считает способным удержаться от выстрелов или стрелять, куда надо, а потому не стал ни обижаться, ни задирать нос, а просто поспешил вместе с Джейсоном к стоящей у костра Андреа.
Я давно говорил, что если в Эвеноре вершится что-то действительно важное, туда неминуемо слетятся разномастные маги — выяснять, что происходит. Теперь я не знал, радоваться мне своей правоте или огорчаться.
Один из троих встал и отбросил капюшон — плащ темными складками упал к его ногам. Под плащом на нем были светло-желтые рубашка и штаны. Я всегда считал магов невысокими и иссохшими человечками — чем могущественнее, тем немощнее, — но это глупо, если подумать. Кто может выбирать себе внешний вид, тот предпочтет выглядеть сильным и молодым; тот, у кого достанет сил сделать видимость истиной, может стать молодым и сильным. И уж далеко не все маги — человечки.
Этот был высок и скорее строен, чем худ, черная бородка аккуратно подстрижена, движения, когда он приветствовал Энди, — грациозны.
— Войди в наше общество, достопочтенная волшебница. — Он сложил ладони перед грудью и поклонился. — Мы ждали тебя.
Энди не ответила, и повисло молчание — лишь мерцал внизу город да посвистывали сучья в костре. С треском лопнула головня, в воздух, озарив ночь, фонтаном взлетели искры.
Андреа подняла руку и выдохнула заклятие — и маг вытянулся, став слишком худым для человека. Уши его заострились, волосы бородки стали шелковистыми и тонкими, как у ребенка.
— Прекрасно, прекрасно сделано, — почти пропел эльф. — Я свидетельствую: ты разгадала меня.
Она вздернула голову.
— Неискренние поздравления мне ни к чему. Я не прозрела бы сквозь твою личину, не позволь ты мне этого.
— Верно.
Нельзя сказать, что взгляд его был просто покровительственным, как и манеры, когда он сложил руки у пояса и поклонился. Взгляд был пронзительным: мне даже показалось, что он видит насквозь не только мою одежду и плоть, но и самую душу.