**
Как-то утром на высоких равнинах Вайоминга я увидел вдали несколько антилоп-вилорогов. Они двигались так – медленно, под углом и прочь от меня, – будто никакое понятие бега не было им ведомо. Но я помню, как когда-то застал вспугнутого самца в беге – белая розетка крестца его, казалось, на краткий миг повисала на вершине каждого стремительного скачка, словно череда солнечных вспышек на фоне лиловых холмов.
III
Прежде лошадей кайова познали собак. Было то в давние времена, когда собаки еще умели говорить. Жил один человек отдельно от других. Его изгнали из племени, и лагерь он разбивал то здесь, то там на холмах. Но жить одному было опасно, ибо повсюду были враги. Охотясь на дичь, индеец истратил все свои стрелы. Вот осталась у него последняя, и он подстрелил медведя; но тот был только ранен, и ушел. Не знал человек, что и делать. Тут подошла к нему собака и поведала о том, что враги уже здесь – они повсюду и совсем рядом. Не в силах был индеец найти путь спасения. Но собака сказала: «Знаешь, у меня есть щенки. Они еще маленькие и слабые, и им нечего есть. Если ты позаботишься о моих щенках, я укажу тебе, как спастись». Собака провела индейца там и сям, кружными путями, и они оказались в безопасности.
*
Сто лет назад команч по имени Десять Медведей отметил, что кайова владели огромными табунами лошадей. «Когда мы впервые встретились с вами, – сказал он, – вы знали только собак да волокуши». То была правда – собаки изначальны. Быть может, они были вызваны к жизни вещим видением. Важнейшим воинским союзом у кайова были ка-итсенко , «истинные собаки», и составляли его лишь десять мужей, десять наихрабрейших.
Каждый из них носил длинную обрядовую перевязь и священную стрелу. В битве он должен был приколоть этой стрелой конец перевязи к земле и на этом месте стоять насмерть. Предание рассказывает, как основателю союза каитсенко приснился сон, в котором он увидел отряд воинов, наряженных таким образом, а вела их собака. Собака исполнила песнь ка-итсенко, а затем промолвила:«Ты тоже пес; рычи и пой песнь собаки».
**
Вокруг дома бабки всегда жили собаки. Часть из них были безымянными и вели независимую жизнь.
Они были местной принадлежностью – но не в смысле собственности. Старики едва обращали на них внимание, но им было бы грустно знать, что собаки останутся в прошлом, – думалось мне.
IV
Поначалу жили они в горах. Тай-ме они еще не знали, а знали вот что: жил-был человек с женой. Был у них чудесный младенец, девочка, которой они не велели уходить далеко. Но однажды пришла подруга и спросила; нельзя ли ей вывести девочку погулять. Мать решила, что все будет в порядке, но велела подруге оставить девочку в колыбельке, а колыбельку повесить на дереве. Пока колыбелька была на дереве, на ветку уселась малиновка. Не похожа была она ни на одну из птиц, известных прежде, – была она очень красива и не улетала. Неподвижно сидела она на ветке подле ребенка. Вскоре девочка выбралась из колыбельки и принялась карабкаться к малиновке. И тот час же дерево стало расти, все выше и выше, и девочка поднялась высоко в небо. Теперь она была женщиной и очутилась в незнакомом краю. А вместо малиновки ей предстал молодой юноша. Он сказал ей: «Долго наблюдал я за тобой и знал, что найду способ доставить тебя сюда. Я доставил тебя к себе, чтобы взять в жены». Тут женщина огляделась и увидела, что он здесь совсем один. Она поняла, что пред нею Солнце.
*
Сама земля там восходит к небу. Эти горы лежат на вершине континента и отбрасывают к востоку длинный шлейф дождей на море трав. Они поднимаются из последней глуши Северной Америки, и имена у них подобающие: Васатч, Биттеррут, Бигхорн, Уинд-Ривер.
**
Я бродил по горному лугу, пестреющему индейским люпином и дикой гречихой, и увидел высоко в ветвях сосны самца дубоноса, круглую розовую птичку; ее темные, полосатые крылья были почти невидимы в мягком раздробленном свете. А верхние ветви дерева, казалось, плывут медленномедленно в синеве неба.
V
Скоро женщине стало одиноко. Она вспоминала о своих соплеменниках и гадала, как там они живут. Однажды она поссорилась с Солнцем, и тот ушел. В досаде она подкопала корень куста, а ведь Солнце велел ей и близко не подходить к нему. От корня отвалился ком земли, и далеко внизу увидела она свое племя. К тому времени она уже родила Солнцу сына. Из жил она сплела веревку, взяла сына на спину и стала спускаться, но когда добралась до конца бечевы, племя по-прежнему оставалось далеко внизу, и она осталась висеть с сыном за спиной. Наступил вечер, муж – Солнце воротился домой и хватился жены. Тотчас вспомнил он о кусте и отправился к нему. Там он увидел и жену, и ребенка – оба висели на веревке на полпути к земле. Сильно разгневался он и взял в руки кольцо – игральный обруч. Велел он кольцу слететь вниз по веревке и убить женщину. Потом отпустил кольцо, и оно исполнило приказ – ударило женщину и убило. Сын Солнца остался один.
*
Говорят, что у бродяг-вояжёров растение это называлось «помм бланш» или «помм де презри». В дневниках они постоянно упоминают о его употреблении индейцами. Растет оно на высоких равнинах и имеет мучнистый корень, вкусом и видом похожий на редьку. Этот корень – сытная пища; растение даже пробовали возделывать как заменитель картофеля. Этнограф Муни в 1896 году писал: «В отличие от соседей – шайенов и арапахо, которые еще помнят, как когда-то проживали восточнее Миссури и возделывали кукурузу, – у кайова нет преданий о том, что они были когда-то земледельцами или кем-либо еще, кроме как племенем охотников».
**
Даже теперь они предпочитают мясо; мне кажется, не созданы они были для земледелия. Дед мой, Маммедэйти, немало потрудился, заставляя пшеницу и хлопок расти на своей земле, но результат был неутешителен. Както маленьким мальчиком я перешел ручей, чтобы добраться до дома, где жила старуха Кеади- некеа. Несколько мужчин и юношей пришли с пастбища, только что забив и освежевав бычка. Один из юношей держал печень – еще теплую и полную былой жизни, – лакомясь ею с огромным наслаждением. Слыхал я, что охотники равнин ставили сырую печень и язык бизона превыше прочих лакомств.
VI
Ребёнок, сын Солнца, подрос и принялся бродить по земле. Неподалеку заметил он лагерь. Подошел поближе и увидел, что там живет большая паучиха – та, кого зовут бабушкой. Паучиха заговорила с сыном Солнца, и тот испугался. Бабушка исполнилась негодования; видите ли, она ревновала, ведь дитя еще не было вскормлено материнской грудью. Захотелось ей узнать, мальчик это или девочка, и потому изготовила она две вещи: хорошенький мячик и лук со стрелами. Она оставила их ребенку на весь следующий день. Возвратившись, она обнаружила, что мячик весь утыкан стрелами; тут она поняла, что дитя – мальчик и что вырастить его будет непросто. Раз за разом пыталась бабушка поймать мальчика, но тот всегда убегал. И вот однажды она сделала силок из веревки. Мальчик попал в силок; плакал он и плакал, но бабушка принялась напевать ему, и наконец он уснул. Ах, не плачь, спи-усни, А все же, пусть ты сирота, Грудь матери тебя накормит. Баю-баюшки-баю.
*
Осенью 1874 года племя кайова прогнали с Меченых Равнин на юг. Со всех сторон вокруг их теснили колонны войск, они же были измотаны и устрашены. Стали они лагерем на Элк-Крике, а на другой день пошел дождь. Он лил вовсю целый день, и кайова ждали верхами, пока не прояснеет. И тут, под вечер, вся земля внезапно покрылась пауками – большими черными тарантулами, кишевшими в потоках воды.
**
Я знаю пауков. По равнинам пролегли грунтовые дороги. Глядя на них, задумаешься – как и куда они ведут? Они кажутся очень древними и заброшенными, словно все ведут к забытому жилью. Но дороги эти пересекают различные существа: навозные жуки, кузнечики, небольшие гремучки да черепахи. Время от времени пробежит тарантул – вечерами, всегда по размеру больше, чем ожидаешь, неказистый и темно-бурый, покрытый длинными пыльными волосками. Есть в них что-то причудливое: замрет, двинется и попетляет прочь.