Но ему не поверили. Он был слишком опасен, и Фуше отвечал, что не ручается даже за его личную безопасность, настаивая на том, чтобы он поскорее покинул землю Франции. И действительно, оставаться было небезопасно, так как союзники уже вступили в Париж, летучие отряды Блюхера повсюду разыскивали Наполеона, чтобы расстрелять его, а шпионы Бурбонов искали его, чтобы повесить. Наполеон бежал в Ромдорф.
А там на рейде уже показались английские корабли. Но вместе с властью как будто и энергия покинула его. Он не знал, на что решиться. Сначала он хотел бежать в Америку. Капитан одного судна, на котором он собирался совершить это путешествие, сказал, что он почтет за великую честь и счастье везти его. Но ускользнуть от англичан было невозможно, и Наполеон решил сам отдаться в руки врага, с которым так долго боролся.
Он обратился к капитану крейсера и написал следующее письмо принцу-регенту: «Подобно Фемистоклу, прихожу к очагу британского народа и отдаю себя под защиту его законов». Капитан английского крейсера «Беллерофон» принял его с подобающими почестями, и 26 июня Наполеон увидел английские берега. Но ему так и не удалось вступить на землю Англии. Слишком много накопилось против него злобы в Европе.
Несмотря на то что он сам сдался, союзники все-таки решили считать его военнопленным и, следовательно, расстрелять. Но британское правительство не решилось на это. Наконец, 30 июля Наполеону был передан ответ держав, гласивший, что «для того, чтобы отнять у генерала Бонапарта [теперь он уже был лишен императорского титула] возможность в будущем нарушать мир Европы, его местопребыванием избирается остров Святой Елены».
Наполеон протестовал и назвал этот акт насилием и нарушением международного права, так как он сдался сам, добровольно и без всякого принуждения, потому что мог еще продолжать войну, имея Луарскую армию в своем распоряжении. Он говорил, что сдался, чтобы положить конец страданиям человечества, что бесславное обращение с ним победителей покрывает их бесчестием. Потомство их осудит! На прощание он воскликнул: «Позор моей смерти завещаю царствующему дому Англии!»
После двухмесячного плавания он, наконец, увидал место своей ссылки – маленький вулканический остров, 100 верст в окружности. Сначала его временно поместили в доме одного английского купца, недалеко от скалистого морского берега, напоминавшего ему своими ущельями и своею растительностью его далекую родину – Корсику. Но через две недели его перевели в предназначенное для него жилище, бывшее прежде фермой.
Это было длинное, низкое и сырое здание, стоявшее на вершине голой скалы, обвеваемой ветром. Там он поместился со своей небольшой свитой. Кругом стояли часовые, и он мог свободно двигаться только внутри линии постов. Если же он хотел выйти за эту линию, то его должен был сопровождать английский офицер. Губернатора острова, Гудсон Лоу, часто обвиняли в том, что он мелочной придирчивостью отравлял жизнь своему пленнику.
Но, по-видимому, эти обвинения не вполне основательны, хотя, конечно, возможно, что Гудсон Лоу, как педантичный исполнитель долга, мог быть тягостен Наполеону, который с трудом переносил свой плен. Впрочем, все записки о его пребывании на острове Святой Елены признают, что Наполеон держал себя с достоинством.
В конце концов он примирился со своей участью и начал писать свои записки и военные заметки. Он принялся также и за свою автобиографию. Днем он писал или работал в своем садике, за обедом же все собирались вместе, причем соблюдался этикет даже в костюмах.
По вечерам он беседовал со своими приятелями и предавался воспоминаниям о прошлом. Он много читал и в особенности интересовался английскими газетами. Однако он не переставал надеяться на освобождение, только уже не думал о побеге, а ждал поворота в европейской политике. Он не считал возможным, чтобы Бурбоны могли укрепиться во Франции, и в этом отношении он оказался пророком.
Задатки каменной болезни, по-видимому, наследственной, которая унесла его в могилу, были у него уже тогда, когда он приехал на остров. С годами болезнь начала развиваться, и временами он сильно страдал. Он прожил на острове шесть лет, но последние два года был все время болен и под конец совсем уже не переносил никакой пищи.
О смерти он думал спокойно и заранее даже написал свое завещание. Он оставался до конца нежным мужем и отцом и страдал от разлуки с сыном, которого ему так и не суждено было увидеть. Принадлежащие ему шесть миллионов франков он распределил между всеми, кто оказывал ему какие-либо услуги с самого его детства.