— Взаправду с нами хочешь или так только? — Вожатый звена изложил все, что знал про Моряка, и подвел:
— По-моему, такого парня принять.
— Конечно.
— Дельный парень.
— Свой.
— А социальное положение, а? — спросил кто-то. Моряк потупил глаза, вдруг тряхнул головой — была не была и жахнул:
— Торговец я!..
Все звено подскочило.
— Это как?
— Да так, водой.
— Зачем водой?
— Водой я торгую.
— А отец что делает?
— Не знаю…
— Как не знаешь?
— Да помер он.
— А мать-то?
— Тоже.
— Ребята, по-моему, это не беда, что он торговец, ему ведь жить нечем… как-нибудь потом искореним, — встал на защиту помощник звенового.
— Ребята, вы ошибаетесь, его надо рассматривать как беспризорника! — выступила пионерка Тося.
— Нет, я не согласен!..
Пожалуй бы долго спорили: вожатый, наконец, разрешил недоразумение и сказал:
— Люмпен-пролетариат; самый распролетариат!
После таких слов — спорить было некуда.
Моряк был принят в пионеры.
Глава восьмая
ВОЙНА МЫШЕЙ И ЛЯГУШЕК
Вскоре у Моряка с тетей Маврой пошли нелады. Пришел раз с отрядного сбора, а в «нору» не влезть. Дым. Ругань. Протиснулся и задохнулся.
Сидят кучей торговые моряки, тянут спирт, закусывают чесноком и вонючей селедкой.
А тетя Мавра за хозяйку.
— Это што, — потянул ее за рукав Моряк, — ведь запрещенный спирт-то, а?
— Нишкни, мал ты еще!
Пьяные горланили песни и пачкали рвотной зеленью пол.
— Не хочу я их… я в милицию, — загорелся Моряк, спаиваешь?
— Ах ты, гадюка, тебе перед этими людьми на задних лапах ходить, в ножки кланяться чтоб в люди вывели. А ты…
— Вот он, Матвей Кузьмич, оголец; пристройте уж его, говорила я вам, — обратилась тетя Мавра к усатому. — Мешает он мне только тут, а вам поможет по поварской части…
— Я што ж… я… — Повар встал на кривые ноги и оглядел Моряка.
— Да кланяйся ты, гадюка, в ножки кланяйся, проси. Ну!?. — Моряк взглянул в пустые водянистые глаза корабельного повара, и ему стало мерзко: нет, не такой мой путь…
— Тьфу мне на вас! — крикнул Моряк и выбежал вон, и ночь жаркая не могла остудить горячих висков.
С тех пор что ни праздник— в норе попойка.
— Тетка Мавра, сойди с моей квартиры, — заявил Моряк в тихий летний вечер.
Тетка встала и не вздохнет.
— В категорический срок — завтра все это барахло забери, — указал на передний угол, вышел, лихо посвистывая.
Ремесленная улица горбатилась верблюдом, щерились обитые ступени, где-то далеко позванивал трамвай и тартакала водокачка.
— Ну, с теткой уладил, завтра выселяется, и отдаю мою квартиру нам под пионерский клуб! — докладывал Моряк пацанам, спускаясь на Хрусталку окунуться на сон грядущий.
Тетка Мавра и в ус не дула, встала и торгует, а Моряк не смутился.
— Срок истек, — заявил он пацанам утром, — пойдем, выселим.
— Складывай по порядку — иконы зря не порть — ее имущество.
Барахло тетки Мавры выросло порядочной кучей. Приставили охрану, занялись уборкой норы — пыль столбом. Любопытные соседки сбежались, как на пожар.
— Господи, што такое?
— Беги за самой-то!..
— Ой, батюшки, рехнулся парень!
Скоро в гору пыхтела сама Мавра.
— Это што, а? — загремела она, выкатывая глаза. Вдруг сообразила.
— Ах ты, огрызок, да я тебя… и ринулась всей своей громадиной на утлую хибарку.
— Держись! — скомандовал Моряк.
Дверь не поддалась, и в тетю Мавру посыпались камни и мусор, ребята крыли с горы.
— Передушу щенят! За ноги раздеру! Батюшки, родимые, да что вы окаянные. Ой…
Атака была отбита, тетка Мавра отступала, не выдержав ураганного огня, и несла добрую корзину мусора в голове и за шиворотом.
— Соседушки, что ж это? Пашенька, Сидоровна, Егор Карпыч, помогите унять. Батюшки. Ополоумел парень, караул! Родимые, помогите! — заголосила она и бросилась снова.
— Цыц, пацаны, чего затеяли, метлы хотите…
Егор Карпыч ухватил метлу, две-три старухи — палки, рогачи и двинулись вместе за ней.
— Не робей, пацаны, держись!
Тучи пыли и щебня засыпали.
— Вот я вас, вот… — махал Егор Карпыч метлой, пятясь раком.
— Го-го-го! — ревел в восторге собравшийся народ.
— Ребята. и я за вас — выскочил из толпы Пис, — примите, братцы!
Тетя Мавра упыхалась, села и пот ее даже прошиб.
— Милиционера сюда, милиционера! — кричал кто-то.
— Дайте его, родимые, дайте! — ухватилась тетка Мавра.
— Что такое, почему? Тише, не толпитесь, пожара нет! — распихивал милиционер народ.
— Гражданин, товарищ, — уймите ребят!
— Да в чем дело?
— Выселили!..
Ребята решили лечь костьми, а в квартиру не пускать и воинственно кричали милиционеру:
— Полезь, полезь, — всю вывеску испортим!..
Однако Моряк вышел и сказал:
— Ведите, товарищ, только подальше от нее. В милиции объясню.
На объяснения вся милиция собралась и даже скрюченный делопроизводитель, подняв на лоб очки, только фыркал.
— Ловко, вот это ловко!..
— Вселиться обратно, гражданка, можете, только пьяный притон там прекратите!..
— Не вселюсь я, ни-ни-ни, выпорите его при моих глазах, иначе ни-ни-ни!..
— Этого мы не можем!
— Не можете? какая же вы милиция, кто же его без отца учить будет, а? не милиция вы, а тьфу! — и тетка Мавра растерла ногой плевок, — вот вы кто!..
— Гражданка! — привстал начальник милиции, но тетка Мавра не стала ожидать, бросилась в дверь и, ругая милицию, понеслась по улице, на ходу выбирая из головы сор.
— Я ей, товарищи, категорически предложил — довольно дурман и прочие антимонии и будет открытие клуба… — толковал Моряк желающим.
А тетка Мавра, собрав свои выселенные пожитки, уехала к сестре куда-то ближе к докам заниматься своим ремеслом. Так кончилась знаменитая война, отдавшая в руки пацанов такое сокровище, как кротовая нора,
Глава девятая
ПЕРВОЕ СБОРИЩЕ
После захвата кротовой норы Моряк объявил:
— Учреждаю вполне свободный клуб для всей босоты, если бьют, свои иль чужие, приходи, скрывайся — не выдадим!
Если жрать хочешь и не втерпеж — накормим чем есть…
Если заработал лишнего, поймал рыбу или что — тащи, здесь и сготовим, здесь и съедим.
А вообще организуем шайку, в которой можно ходить на корабли, в настоящий морской клуб, а то в кино бесплатно.
Пацаны взбудоражились. Весть разнесли по всему берегу папиросник Луна, удивительный Пис и друг Моряка, лучший нырок — Черный.
Сперва туго, по одиночке приходили пацаны — заглядывали.
Сидит за столом Пис и что-то малюет, Черный стены скоблит, а папиросник Луна клеит что-то из пустых коробок и все Писа смущает.
— Вот маляр, — какой же это Троцкий, это дикий лев!