— Поди сюда, Григорий, светить будешь.
В скудном свечном пламени Гриньша разобрал, что пол в сгоревшем доме был дощатый и сохранился под обугленными рухнувшими стенами — подгнил только да мхом порос… Командуя Гриньше поднести огонек то туда, то сюда, Волхв зашарил руки по доскам. Приподнялся… потянул. Гриньша едва не ахнул — в полу открылся лаз. Ход уводил вниз, виднелись ступеньки…
— Давай свечку, — скомандовал Волхв, — далее пойдем под землей. Если не обвалился ход — то наверх выйдем в самом Завееве… Знать бы, что там нынче выстроили… Неровен час придавлен выход… или засыпан, или нашли его шканы…
— А что тогда, дяденька Волхв?
— Тогда, значит, зря Горислав из лесу дружину вывел… И все, значит, зря… Ну, будь что будет…
Удивительно, но дощечки-ступени были сухими и чистыми. Наверху — плесень, лишайники, обгорелые гниющие доски, а в тайном ходе — сухо и чисто. Гриньша, подумав, объяснил для себя так: пока лаз идет внутри горушки, так и будет сухо, вода-то стекает вниз. И верно — аккуратно укрепленные через равные промежутки досками, стены были ровными и сухими. Зато, едва ступени кончились и вертикальный прежде лаз сменился пологим уклоном — под ногами захлюпало. То и дело попадались лужицы, на стенах там и сям светились гниловатые осклизлые лишайники.
Свечи Гриньша видеть не мог — огонь заслоняла широкая спина шагающего впереди Волхва. Мальчик брел, оглядываясь на красноватые отблески огонька, играющие в потеках влаги на сводах и переливающиеся в лужах на полу… Крепь, державшая потолок, местами подгнила, изредка попадались осыпи, но ход выглядел достаточно надежным.
Мальчик прикинул, сколько еще идти к Завееву. Если судить по расстоянию до огоньков шканских факелов, которые видел с горы, выходило порядочно.
Пока шли, Волхв дважды подпаливал новый огарок взамен прежнего, сгоревшего… Вот под ногами что-то слегка завозилось и порскнуло в сторону, то ли змея, то ли жаба… Гриньша вздохнул.
— Чего вздыхаешь? Уже недалече, — подбодрил паренька спутник. — Скоро на месте будем.
— Дяденька, а для чего в Завеев-то идем? — ухватился Гриньша за возможность поговорить. — Что там будет?
— Там, брат Григорий, шканская башня стоит. На башне сидит вражий чародей и приглядывает за машиной. От той машины по небу тучи на весь наш край расходятся, небо укрывают и Ярилин лик от людей прячут. Разрушим машину — с рассветом встанет Ярило над землей… Тогда увидишь небо.
— Небо? А чего в том небе-то?..
— Погоди, Гриша… сам увидишь. Тогда поймешь, словами я не объясню. А теперь — молчок.
Гриньша хотел бы еще о многом расспросить, да велено «молчок» — стало быть, молчок… Волхв шел теперь медленнее, словно прислушивался поминутно. И воды под ногами прибавилось. Теперь уклона не было, тоннель уводил в черноту ровно — а лужи сменились сплошным стоялым месивом из гнили, тины и прочей дряни. По щиколотку глубиной.
Волхв остановился и, обернувшись, нащупал Гриньшино плечо и легонько сжал. Мальчик послушно замер и тоже прислушался. Глухо доносился откуда-то голос — то ли песня, то ли плач заунывный. Пожалуй, что и песня…
— Слышишь? — прошептал Волхв.
— Слышу, дяденька, — так же тихо ответил Гриньша. — Что это?
— Шкан поет. Мы уже под самой стеной.
Заунывный напев состоял словно из одних только гласных — тянул и тянул голос протяжные стоны.
— …Поет, что недолго ждать осталось, — перевел зачем-то Волхв. — Поет, сто лет бились храбрые воины со злыми солнечными колдунами, что не честным кривым мечом, а чародейским обманом одолевали шканских героев… Тогда догадался славный Торга-хан и закрыл солнце, из которого волхвы силу брали для злых дел. И тогда в честном бою храбрецы превозмогли врага. Поет, еще семнадцать лет будет небо скрыто и солнце скрыто… А потом остановят машину Торга-хана… Еще поет, что тяжело сыну теплой степи в мокрых лесах без солнечного света… Смекаешь?
— Нет, — честно ответил Гриньша.
— Солнцем они Ярилу зовут, — пояснил Волхв. — Ну, идем дальше. Теперь гляди — не шуметь!..
Довольно скоро подземный лаз закончился. Волхв остановился, а Гриньша, выглянув из-за его плеча, увидал ступеньки, уводящие вверх. Здесь подъем был не таким сухим и сохранным, как в острожке на горе. Ступени казались осклизлыми и скользкими.
— Сейчас я свечу потушу, — объявил Волхв шепотом, — постоим здесь маленько, чтобы глаза привыкли…