Выбрать главу

И вот в то время, как транспорт "Байкал" огибал мыс Горн и Невельской нетерпеливо посматривал на небо, мечтая о свежем попутном ветре, чтобы поскорей очутиться на месте назначения и приступить к исследованиям, в Петербурге вопрос об Амуре уже решался, и решался кардинально.

Восьмого февраля 1849 года без всякого ведома Муравьева была утверждена сухопутная экспедиция подполковника генерального штаба Ахте, которая должна была провести границу с Китаем. Проверяя и дополняя инструкцию для этой экспедиции по части уступок Китаю русских территорий, Нессельроде шел еще дальше, чем решено было в постановлении Особого комитета министров, причем без всяких на то претензий или просьб со стороны Китая.

Ахте поручалось определить совершенно точную границу, но при этом отнюдь не приближаться к Амуру и не посягать на земли, нам не принадлежащие. А для верности ему предлагалось попросту провести границу даже не по южному склону Хинганского Станового хребта, а по северному, как бесспорно принадлежащему России.

Как уже отмечалось, Муравьев не был поставлен в известность об этой экспедиции. Подполковник Ахте прибыл в Иркутск в июне 1849 года, когда Муравьев находился в инспекционной поездке на Камчатку и, казалось, не мог чинить ему препятствий.

Почти одновременно с инструкцией Ахте, под энергичным давлением Муравьева и Перовского, была написана и инструкция Невельскому. Однако она была составлена так, что если бы Невельской получил ее вовремя и не осмелился нарушить, самое большее, что он имел бы право сделать, - это отыскать на Амуре выгодный пункт, "который со временем можно было бы занять, если бы таковое предприятие было признано своевременным".

Вот при каких обстоятельствах Невельской приступил к решению Амурского вопроса.

VI. ИНСТРУКЦИЙ НЕТ. НЕВЕЛЬСКОЙ ДЕЙСТВУЕТ ВНЕ ПОВЕЛЕНИЙ.

Двенадцатого мая 1849 года, в 2 часа дня, транспорт "Байкал" бросил якорь в гавани Петропавловска-на-Камчатке.

Невельской нетерпеливо устремился к начальнику порта за корреспонденцией. На его имя был секретный конверт от Муравьева. Невельской надеялся, что там находится инструкция, которая даст ему право на исследования.

Но Муравьев писал, что посылает пока только копию с инструкции. Подлинник же отправлен в Петербург на утверждение. Невельской был обескуражен.

Началась разгрузка, драгоценные дни навигации в Охотском море уходили один за другим, а ответа из Петербурга не было. Что же делать? Идти в море без разрешения, - авось инструкция поступит осенью и задним числом покроет его самовольство? Но вдруг она вовсе не будет утверждена или в нее будут внесены поправки, которые все изменят в корне? Да мало ли "а вдруг" можно было ожидать...

Однако время не ждет. И Невельской решился идти в плавание на свой страх и риск.

Но щепетильная порядочность капитана не позволяла ему играть судьбами офицеров, которые могли бы тоже подвергнуться взысканию за самовольные действия. И Невельской, пригласив всех их в капитанскую каюту, изложил суть дела и всю безотлагательную срочность его.

- Господа, - закончил он свою речь, получив единогласное одобрение принятому решению, - на нашу долю выпала важная миссия, и я надеюсь, что каждый из нас честно и благородно исполнит свой долг перед отечеством. Ныне же я прошу вас содействовать скорейшему выходу в море. Все, что я вам объявил, должно остаться между нами и не может быть оглашаемо.

- Ура капитану Невельскому! - крикнули офицеры, и капитан пожал руки своим помощникам.

Транспорт быстро подготовили к историческому плаванию. 29 мая прибыла обещанная Врангелем байдарка.

Утром 30 мая 1849 года на "Байкале" прозвучали трели боцманских дудок, матросы начали вращать шпиль, "выхаживая" якорь.

Слабый береговой ветер наполнил поднятые паруса, и транспорт медленно двинулся по спокойным водам Авачинской губы.

Вскоре пройдено было "горло" бухты, океанская зыбь плавно подняла и опустила судно.

Ветер, усиливаясь, накренил транспорт, вода зашумела у бортов, и "Байкал" прибавил ходу, покачиваясь на мощных океанских волнах. Берега Камчатки медленно сливались с горизонтом, но еще долго сияли вдали над серым морем снеговые вершины Авачинской и Ключевской сопок.

Восемь дней, лавируя против ветра, в непроницаемых холодных туманах пробивался "Байкал" к Охотскому морю.

К концу дня 11 июня по карте Крузенштерна до Сахалина оставалось 35 миль. С рассветом 12 июня судно должно было подойти к побережью острова. Солнце село в тяжелые тучи, ночь наступила мрачная и пасмурная. Места были неисследованные, и Невельской не покидал палубы. Судно двигалось со скоростью двух-трех узлов, через каждые 15 минут бросали лот, и протяжный голос вахтенного из темноты оповещал о глубине и грунте. В 11 часов ночи ветер зашел к северо-западу, а из мрака впереди стал доноситься рев буруна. Лот показывал глубину 40 футов.

"Байкал" сделал поворот; зашумели от перемены курса паруса, и судно отошло к востоку. Светало медленно. Ветер слабел, горизонт стал очищаться от туч, проглянуло солнце, и на расстоянии около пяти миль показался низменный берег, а за ним - невысокие горы в клочьях низкой облачности. Это был Сахалин.

Весь день, идя вдоль низменного берега с мелководными обширными заливами, делали опись берегов то со шхуны, то с гребных судов. По единственной принятой карте Крузенштерна здесь был указан скалистый берег и притом от 8 до 15 миль западнее, так что случись ночью свежая погода и не будь Невельской так опытен и осторожен, судно разбилось бы о берег.

Тринадцатого июня моряки с "Байкала" увидели на возвышенной отмели над морем три деревни. Когда транспорт подошел ближе, часть жителей торопливо направилась в горы. Оставшиеся встретили русских с робким любопытством. Гиляки были одеты в собачьи шкуры шерстью вверх, вооружены копьями и стрелами и, судя по их поведению, привычны видеть европейцев. Подарив им несколько мелких вещей, моряки вернулись на судно.