— А-а! Вот где вы проводите вечера!
Андрей вздрогнул. Прямо перед ним стояла Таня. За ее спиной маячила фигура высокого чубатого парня. Меньше всего Андрей хотел сейчас такой встречи, но прятаться было поздно. Он молча шагнул к молодым людям.
— И вам не скучно? — продолжала Таня.
— Да нет. Здесь так красиво. Даже ночью… Эти зарницы и ветер. Забываешь обо всем плохом, что есть в жизни, и начинаешь верить, что где-то в будущем… — Андрей замолчал.
— Что же в будущем? — спросила Таня вполголоса. Но чубатый спутник перебил:
— Хватит о будущем! Пошли с нами в клуб. Или еще что сообразим…
— Спасибо, но я… Мне надо еще кое-что продумать. А что там, в клубе?
— Ничего, кроме танцев! — сказала Таня. — Кино, и то раз в неделю привозят. Вы бы хоть прочли нам лекцию.
— Что же я могу прочесть? Я ведь петрограф. Занимаюсь горными породами. Вам это покажется скучным…
— А в прошлый раз говорили, интересного у нас много. Вот об этом и расскажите.
— Интересного у вас действительно много, — сказал Андрей. — Взять хотя бы агрономические руды…
— Какие? Агрономические? — переспросила Таня.
— Да, удобрения для полей. Вы же ходите по фосфоритам!
— Что вы сказали? У нас удобрения?
— Сколько угодно! Ведь камни, что вы на каменку в бане кладете, это фосфориты. Достаточно их размолоть, и получится фосфорное удобрение. Но это еще не все. Видели тонкие зеленые пески тут, в обрыве?
— Так их везде полно!
— Но это глауконитовые пески. Они содержат калий. Стоит глауконит смешать с известью и обработать азотной кислотой, получится калийная селитра, самое лучшее удобрение. А ваши пески ни с чем и мешать не надо. Они сцементированы углекислым кальцием.
— Да что же вы до сих пор молчали? — упрекнула Таня. — Ведь мы пропадаем без удобрений. Просто задыхаемся! Теперь-то уж мы от вас не отступимся. Об этом и расскажете нам подробней. А мы соберем народ…
На следующий вечер Андрей выступил в колхозном клубе с лекцией. Слушали его внимательно, — и о юрском море, и о происхождении Земли. Однако особенно всех заинтересовал вопрос о местных удобрениях. Под конец на сцену поднялся председатель правления Иван Сергеевич Фролов и, пожимая руку Андрею, сказал:
— Спасибо вам за лекцию. И уж от всего колхоза будет низкий поклон, если поможете найти нам эти самые камни. Опять же, как их там использовать, покажете нашим людям.
— Пожалуйста, Иван Сергеевич. Завтра же зайду в правление, и там обо всем договоримся. Только людей выделяйте.
— Люди будут! Как не быть. Ради такого дела. Между тем на сцене появился гармонист, и в зале загремели стульями. Молодежь готовилась танцевать. Андрей стал пробираться к выходу, но его задержала Таня:
— Потанцуем?
— Так я же говорил вам, что…
— Не танцуете? А у нас — не в городе. Кто как может.
— Нет, спасибо, Таня. Да и жарко здесь.
— Тогда пойдёмте на воздух.
— Это другое дело! — Андрей раскрыл дверь, пропуская Таню вперед. На крыльце путь им преградил Зайцев:
— Куда это?
— Пойду провожу нашего лектора.
— А что это ты, товарищ Бардин, убегаешь от колхозной молодежи? — сказал Зайцев. — Организовали бы сейчас еще какое-нибудь мелопри… мероприятие.
— Ты уж успел организовать. И как следует. Пошли, Андрей!
— Пошли… Пошли, значит? — не отставал Зайцев. — И я с вами… за компанию.
— С нами? Это еще зачем? Тебе вроде бы не по пути.
— Ну, хор-р-рошо! — Зайцев рывком распахнул дверь и тяжело перевалился через порог. — Девки-и!
За дверью послышался хохот.
— Пойдемте, Таня, — сказал Андрей и первым сошел с крыльца.
Несколько минут они шли молча. Но вот село осталось позади. Повеяло речной прохладой. Андрей замедлил шаги.
— А вы не курите? — спросила Таня.
— Даже не пробовал.
— Жаль…
— Жаль?!
— Конечно. Если бы курили, мне бы не было так неловко идти рядом, когда вы молчите.
— Вот оно что! А если бы я был еще навеселе?
— Ой нет! Пьяных терпеть не могу. А в городе, говорят, много пьют.
— Нет, почему же! Только те, кто не знает, чем заняться. Если же у человека есть большое дело…
— Вы имеете в виду работу?
— Хотя бы.
— Так нельзя же все время работать. Вот вы прошлый раз говорили, сколько работаете, и мне даже жалко вас стало. Так никакой радости в жизни не увидишь.
— Радости в жизни? — Андрей взглянул на Таню. — А как вы представляете эту… радость жизни?
— Ну как? Обыкновенно! Как все.
— А все-таки?
— Да как вам сказать… — Она замолчала, видимо, собираясь с мыслями. В это время послышались частые переборы гармошки и с улицы донеслась разухабистая песня, выводимая хором нетвердых голосов.
— Пойдемте наверх, — предложила Таня.
Они поднялись на косогор и остановились возле знакомого дуба.
— Так вам, говорите, жалко меня стало? — начал Андрей. — А мне вот жалко их, — кивнул он в сторону поющих. — Они действительно еще не знают радостей, которые может дать жизнь.
Таня молчала. Андрей подошел к самому обрыву.
— Радость жизни… Это смотря как понимать ее… Вы знаете, что сказал однажды композитор Скрябин. «Я так счастлив, — говорил он о своей работе, — что если бы хоть одну крупицу этого счастья я мог передать людям, то жизнь показалась бы им цветущим раем». А как работают настоящие ученые? Они забывают обо всем на свете! И думаете, эта работа — тяжелая, изнурительная— не доставляет им радости?
— Так вы говорите о необыкновенных людях.
— Нет, радость эта доступна всем. Даже вот здесь, когда я роюсь в осадках древнего моря и стараюсь понять, как возникли те или иные породы и минералы…
— Вы, наверное, очень довольны своей работой?
Андрей помедлил с ответом.
— Работа геолога мне, конечно, по душе. Но то, чем я занят сейчас, признаться, не совсем удовлетворяет.
— Почему?
— Как вам это объяснить… Слишком отстала наша геология от других наук. Я вот работаю над диссертацией. Готовлюсь стать, можно сказать, ученым. А что делаю? То же самое, что делали десятки лет назад. Молоток в поле, микроскоп в лаборатории. Все это нужно, разумеется. Но нельзя же без конца топтаться на месте.
— Ну, и как же вы?
— Брошу, наверное.
— Бросите геологию?!
— Нет, что вы! С геологией я ни за что не расстанусь. Тему свою брошу. У меня уже есть одна интересная мысль. Только вот…
— Не со мной об этом говорить?
— А кроме как с вами, Таня, я вообще ни с кем еще не говорил об этом.
— Почему же?
— Боюсь, не поймут.
Она рассмеялась:
— А я пойму!
— Больше всего не понимает тот, кто не хочет понять. Да словами здесь ничего и не докажешь. Нужно работать.
— Опять — работать! Мы же совсем о другом начали говорить. Или вы забыли?
— Нет, не забыл. Но я никогда не разграничивал жизнь на работу и неработу. Это, по-моему, и невозможно.
— Но вы все время говорите о работе. Интересной или неинтересной, но все-таки работе. А что вас интересует, кроме работы? Вас лично.
— Работа, действительно, занимает много места в моей жизни, как, наверное, и у всех других. Но у меня есть и еще одно дело… Только об этом не знает еще никто. Я немного пишу… Ну, сочиняю, что ли. И вы знаете, как это может захватить! У меня очень мало свободного времени, и все-таки я каждый день урываю часок-другой и пишу… В такие часы я забываю обо всем. Так что это, по-вашему, работа или отдых? А для меня — самая большая радость. Впрочем, не меньшую радость доставляет и музыка. Сам-то я музыкант неважный, да и редко приходится играть. Но слушать музыку готов без конца.
— А что вы пишете? Роман?
— Я даже не знаю, что получится. Пишу о людях, о науке…
— Только о любви не пишете.
— Почему вы так думаете?
— Да вот вы так много говорили о радостях жизни и ничего не сказали о любви. А ведь некоторым людям она приносит столько радости.