И идут они теперь медленно и почему-то молчат, не глядят друг на друга.
Но вот она останавливается возле большого четырехэтажного дома:
— Здесь я и живу. Спасибо, Саша.
— За что?
— За то, что всю дорогу нес мой рюкзачище.
— Тогда и тебе спасибо за мой рюкзак.
Люся долго поправляет косынку и наконец протягивает руку:
— До свидания, Саша.
— До свидания…
— Счастливо тебе добраться… — Она не торопится уходить. И не отнимает своей руки.
— А до занятий еще целых три дня, — неожиданно говорит он и почему-то вздыхает.
— Да, еще три дня, — повторяет она. — А может, ты выберешь в эти дни пару часов и… поможешь мне разобраться в математике?
— Непременно! — говорит он. — Конечно! Хоть завтра.
— Нет, завтра я займусь домашними делами. А послезавтра приходи, если можешь. Часам к одиннадцати. Хорошо?
Он молча кивает головой.
— Вот в этом подъезде, квартира тридцать вторая, запомнишь? Ну, до свидания. — Она берет рюкзак и идет к дому. А он все не двигается с места. Она оборачивается и машет рукой. И ему кажется, что он еще видит ее улыбку и ощущает на руке холодок, оставшийся от ее ладони.
А улицы спят. И сонно покачиваются на столбах фонари. И поют свою песню невидимые во тьме провода.
14. «ЧЕРНАЯ НОРА»
Холодные капли стекают за ворот и щекочут шею. Дождь, назойливый, колючий, опутал все — дома, деревья, улицу. Начался он еще с вечера, лил всю ночь и кончится, наверное, нескоро.
Ну и пусть. Наташа поежилась и плотнее запахнула полы плаща. Зато на улицах нет прохожих, и никому не видно ее слез, навертывающихся на глаза… Вдали показалось здание университета. Сегодня оно выглядело серым и неприветливым. До чего же не хочется входить в него! Снова перебирать бумаги, слушать ворчливую трескотню секретаря… Наташа замедлила шаги. Что за народ там, у входа? Студенты? Не может быть, они приедут только завтра… Лучше бы никогда не приходило это завтра, и никогда больше не видеть ребят своей группы…
Но что это? На другой стороне улицы показалась будто бы знакомая фигура.
— Люся! — крикнула Наташа.
Та оглянулась. Она! Или приехала раньше срока, или совсем не ездила? Не все ли равно! Люся была единственным человеком, с которым Наташа могла сейчас поделиться своей бедой. И она побежала к ней через улицу.
С отъездом ребят Наташа загрустила. Она была уверена, что Саша останется в городе. Но он уехал, даже не попытавшись воспользоваться тем, что недавно вышел из больницы. Уехал без нее. И так отчитал ее перед выездом. В последнее время он вообще стал каким-то дикарем. Никуда его не затащишь, ни с кем не познакомишь! Однако Наташа не может не думать о нем. И неужели ей никогда не удастся доказать ему, что он неправ. Кажется, сделала для этого все. Даже самолюбия не пожалела. Нарочно в тот вечер, на балу, заставила его понервничать.
Но все получилось не так. Он уехал. И ей осталось лишь по два раза на день заглядывать в почтовый ящик, ожидая письма.
Однако писем не было. Тогда, все бросив, она мчалась к Алке. Больше в городе не осталось ни одной подруги. Но Алка целыми днями пропадала где-то с Жориком. Вот счастливая, и даже не зайдет к ней!
Наконец Алла появилась. Пришла прямо в деканат, где Наташа переписывала давно уже осточертевшие бумаги, и вызвала в коридор:
— Слушай, Наташка, что вечерами делаешь?
— Сижу и злюсь! Что же мне делать одной. Даже ты не заходишь.
— Ой, Наташка, я такое должна тебе сказать…
— Что же? Говори.
— После расскажу… Так ты, значит, свободна вечером? Тогда пойдем с нами.
— Куда?
— Ребята вечеринку затевают.
— Какие ребята? Кто там будет?
— Ну, я да Жорик, еще кое-кто из наших. Ребята мировые!
— Где же вы Собираетесь?
— А мы зайдем за тобой в семь вечера. Договорились?
Наташа заколебалась. Но ей надоело скучать по вечерам дома.
— Ладно, заходите…
Вечеринка была какой-то необычной. Все пили вино, почти не закусывая, даже не присаживаясь к столу. Потом завели радиолу и начали танцевать. Подвыпившие ребята вели себя развязно, больно сжимали руки, говорили двусмысленности, «Хорошо еще, Саша этого не видит», — подумала Наташа.
Неожиданно погас свет.
— Что это? — спросила Наташа.
Партнер молча усадил ее на диван и сам сел рядом. — В чем дело? — встревожилась она, пытаясь высвободить руки.
— Антракт! Не вечно же танцевать…
Наташа попыталась подняться. Но парень цепко держал ее за плечи. Она почувствовала его жаркое дыхание.
— Спокойно, детка. Мы здесь одни.
— Пусти! — крикнула Наташа, стараясь увернуться от липких губ.
— Ты меня обижаешь. — Он обхватил ее за талию, и вдруг она почувствовала, как торопливые пальцы обшаривают ее колени.
— Прочь! — Наташа, изогнувшись, оттолкнула его. Однако парень снова поймал ее за руки. Тогда, собрав все силы, Наташа ударила его ногой.
Парень взвыл. Она кинулась к двери. Скорее! Но дверь не поддавалась. Что делать? В дальнем углу комнаты все еще играла радиола. Где-то за стеной слышался смех.
Наташа метнулась в сторону, потом в другую. Больно ударилась о стол, опрокинула несколько стульев, заколотила в дверь кулаками:
— Откройте! Алка!
За стеной молчали.
Наташа подбежала к смутно виднеющемуся окну и, вскочив на подоконник, толкнула раму… Свобода! Но со второго этажа не спрыгнуть — внизу асфальт. Руки вцепились в переплет оконной рамы.
А сзади уже слышится тяжелое дыхание преследователя. Ближе. Еще ближе. Уже у самого окна. И Наташа разжала руки…
В первое мгновенье, сгоряча ничего не почувствовав, она вскочила и пробежала несколько шагов. Но потом ногу вдруг точно обожгло, и все потонуло в разливе тупой пронизывающей боли…
Очнулась Наташа от прикосновения чего-то холодного. Она открыла глаза. Незнакомая пожилая женщина, склонившись почти к самому ее лицу, прикладывала ко лбу смоченный водой платок. Другая, помоложе, легонько растирала ушибленную ногу. Лица у женщин были встревоженными, добрыми.
— Откуда ты? — спросила одна из них. — Что с тобой случилось? Упала, что ли?
Наташа молча кивнула.
— Как же так неосторожно? Слава богу, перелома нет! А вывих мы вправили.
Наташа невольно подтянула ногу.
— Да ты не бойся! Из больницы мы, с дежурства идем — санитарки. К этому делу привычные. Ну-ка, попробуй встать.
Наташа поднялась. Сильная боль, действительно, прошла. Осталась ноющая ломота. Она сделала несколько неуверенных шагов.
— Спасибо вам.
— Не за что. До дому-то проводить, или сама дойдешь? А, может, в больницу?
— Нет, я дойду, спасибо.
В комнату Наташа вошла тихо, стараясь не разбудить мать. Но та уже сидела на кровати, торопливо набрасывая кофточку.
— Что же так поздно? Разве можно так? Вся душа изболелась….
Наташа промолчала.
— У Аллы, что ли, была?
— Да… — сказала Наташа, сбрасывая платье и стараясь не смотреть на мать.
— А ужинать?
— Я ужинала, мама, там… у Дубровиных.
— Ну, смотри. Только скажу тебе, дочка, так нельзя допоздна.
— Больше, мама, этого не будет. Обещаю.
— Там письмо тебе…
Наконец-то! Знакомый почерк на конверте, ее старательно выведенное имя… Дрожащими руками Наташа разорвала конверт, с трудом разобрала разбегающиеся строки: «…Мне столько нужно сказать тебе! Приезжай… Твой Саша».
Твой Саша… Сашка, Сашка, слишком поздно! Такого ты не простишь никогда…
Алка прибежала утром, сразу, как только мать Наташи ушла на работу.
— Наташа, я…
— Уходи!
— Знаю, простить меня, нельзя. Я бы и не пришла. Они послали…
— Кто они?
— Ну, они. Ребята. И велели передать, если ты кому-нибудь скажешь, если проболтаешься, одним словом…
— И ты еще грозишь мне! Уходи, сейчас же уходи!
— Наташа…
— Убирайся!
Алла вдруг опустилась на колени и заплакала. Наташа растерялась: