— Ну, чего же ты ревешь?
— Я… больше не могу… Зачем ты на меня?
— Зачем я на тебя? — крикнула Наташа. — А кто меня затащил туда?
— Не я. Они заставили. А то, говорят, плохо будет. Они ведь могут и убить, Наташа. Честное слово! Тебе вот хорошо, ты убежала. А я… Наташа! Я совсем пропала. Ты еще не знаешь всего. Что они со мной делают!..
— Как они? Жорик, ты хочешь сказать?
Алла затрясла головой:
— Нет, все они…
— Что? — Глаза Наташи округлились от ужаса.
— Все, все, Наташа! Такие у них правила.
— Как же ты можешь?
— А что я… Их много. Ты еще не видела всех. Там есть такие! Это — «черная нора».
— Что еще за нора?
— «Черная» — так все это называется. И если кто проболтается…
— Трусиха! Жалкая трусиха! Я сейчас же пойду в милицию.
— Наташа! Не смей! Наташенька, пожалуйста, не ходи. Они же нас…
— Убьют? Зарежут? Но разве можно так жить!
— Ой, не знаю. Ничего я не знаю… — Алла заплакала. Наташа смотрела на подругу широко раскрытыми глазами, тоже не зная, что сказать ей, что делать…
С тех пор словно черная ночь опустилась над Наташей. Она ходила в университет, убирала в комнате, старалась читать. Но все это было как во сне, в ожидании чего-то страшного, неотвратимого.
Сначала ей хотелось наказать негодяев. Но как? Она понятия не имела, с чего начать, куда пойти. А посоветоваться не с кем. И страшно. Со временем страх все больше охватывал ее. Она уже боялась по вечерам выходить из дома. Ей казалось, что за ней всюду следят, кто-то преследует ее.
А еще ужаснее было возвращение группы. Как она придет па занятия? Как посмотрит Саше в глаза?
… И вот теперь Наташа стояла перед одной из подруг, той, к которой еще совсем недавно относилась свысока, которую за что-то недолюбливала. Сейчас это не имело никакого значения. Только ей могла Наташа рассказать обо всем и посоветоваться, как быть дальше.
— Люся! Ты не была в колхозе? — сказала Наташа, только чтобы начать разговор.
— Была. Но позавчера мы вернулись.
— Как? Вся группа?
— Да. Разве ты никого не видела?
— Нет. Но это… все равно. Люся, ты, может быть, удивишься, но мне хотелось бы рассказать тебе об одном… деле. Потому что… Потому что некому больше. А нужно, — сейчас же, сию минуту! — Голос Наташи дрогнул. Она закусила губу и отвернулась.
— Что с тобой, Наташа? — растерялась Люся. — Зайдем в университет.
— Нет-нет! Пойдем лучше ко мне. Или… в читалку. Там сейчас никого нет.
И вот они сидят в пустом читальном зале, в самом дальнем углу, за шкафами, и Наташа рассказывает о себе. Начиная с того, как приехала в этот город и познакомилась с Сашей, и кончая той страшной ночью, когда бросилась из окна.
Люся слушает молча. И Наташа даже не догадывается, какую страшную тяжесть взваливает на ее плечи, открывая перед ней свою душу.
— Что же теперь делать? Что мне делать? — спрашивает Наташа.
— Надо прежде рассказать об этом Саше. Он поймет…
— Ой, что ты? Разве можно сказать ему о таком!
— А кому еще скажешь?
— Да, больше некому. Но Саша… Ты не знаешь, какой он…
Если бы не знать! Люся еле сдерживается, чтобы не крикнуть: «Знаю! Лучше тебя знаю!»
— Тогда так… У Тани есть хороший друг, аспирант, член факультетского бюро. Он поможет.
— Как?
— Я и сама пока не знаю. Но, кажется, на такого можно положиться.
Долгое время они молчат.
— Люся, — говорит Наташа. — Как ты думаешь, сможет ли когда-нибудь он простить?
— Саша?
— Да.
Люся не отвечает.
— Имею ли я право на то, чтобы, как прежде… — продолжает Наташа. — Нет, не сейчас. Когда-нибудь…
— Мы поговорим об этом. Только после. А сейчас… я пойду, Наташа. Прости, что не могу больше быть с тобой.
— …Вот что она рассказала мне, мама, — закончила Люся со вздохом. — И теперь я… Теперь мы просто не знаем, что делать. Саше она не хочет говорить.
— Да, ей, пожалуй, нелегко пойти на такой разговор, — согласилась мать. — А ты могла бы поговорить с ним?
— Я?! Что ты, мама! — Люся даже отодвинулась от нее.
— А почему бы нет? Ты, кажется, дружишь с ним…
— Нет-нет! Я… не дружу с ним!
— Как же так? — продолжала мать. — Он только вчера был у тебя. Да и прежде ты всегда говорила о нем только хорошее.
— Я и сейчас только хорошее…
— Так в чем же дело? — удивилась мать.
— Но она любит его, мама! — крикнула Люся в отчаянии.
— Вот оно что… — В глазах матери мелькнула тревога. — Я понимаю тебя, дочка. — Она привлекла ее к себе. — Понимаю. Наташу нельзя целиком во всем оправдывать. Но нельзя и не пожалеть. И если она, как ты говоришь, любит его и открылась тебе в этом, ты должна помочь ей вернуть дружбу Саши.
— Но ведь дело не только в ней, мама. А если он уже… не любит ее, и если он… Ну, как ты не поймешь всего?
— И все-таки ты должна постараться помочь ей, — мягко повторила мать.
— Но ты не знаешь ее, их отношений, — упорствовала Люся. — И потом…
— Зато я знаю тебя, моя девочка.
— Как же теперь… Ведь он… Ведь я… Как мне теперь держаться с ним?
— Ты должна поступить так, как подсказывает твоя совесть и твое сердце, дочка. Но поверь мне, счастье не может быть рядом с несчастьем другого человека. Его нельзя ни отнять, ни украсть… Ты слышишь меня, Люсенок?
«Да-да», — она кивает головой. Она слышит и понимает слова матери, но они воспринимаются как нечто отвлеченное, не касающееся ее.
— Так вот, нельзя ее оставить наедине со своим горем, — тихо продолжает мать. — И ты правильно сделала, что рассказала обо всем Тане. Я верю, этот аспирант, Бардин, подскажет вам, что нужно сделать. Но больше никому ни слова. Так будет лучше…
Люся опять кивает головой. Конечно, так лучше. А как ей самой теперь быть с ним? Сегодня они договорились встретиться возле университета, и Люся не пошла. А дальше?.. Что будет дальше?
Поезд прогромыхал по длинному мосту, и за окном вагона замелькали янтарные стволы сосен.
— Скоро дома. — Андрей толкнул вниз тугую раму. Только что прошел дождь. Земля была мокрой, и в воздухе густо пахло сырой прелой хвоей. Осень!..
— Вы заморозите меня, Андрей Семенович, — послышался капризный голос из глубины купе.
— А вы оденьтесь, Софья Львовна, — ответил он, не поворачивая головы.
— Нет, лучше закройте окно.
Андрей нехотя повиновался.
— И сядьте, пожалуйста.
Андрей сел.
— Теперь скажите, неужели вы в самом деле решили бросить литологию? Ваш доклад на конференции заинтересовал многих. Даже меня. Хотя я и не занимаюсь мезозоем. И было бы очень обидно…
— С чего вы взяли, что я собираюсь бросить литологию?
Софья Львовна лукаво улыбнулась.
— Вы думаете, если вас никто не интересует на факультете, то и вами никто не интересуется…
— Нет, почему же, для меня факультет не просто место работы.
— Слишком общо.
— Ну, а если говорить конкретнее, то мои друзья знают, что я по-прежнему считаю литологию одной из самых интересных областей геологии.
Софья Львовна сделала вид, что не поняла дерзости Андрея.
— И все-таки, говорят, вы хотите бросить почти законченную работу и не представлять ее в качестве кандидатской диссертации. А между тем ваши реконструкции верхнеюрского моря по данным литологии — просто прелесть! Я слушала ваш доклад, как сказку…
— Насчет прелести это вы зря! А сказок в моем докладе было действительно больше чем достаточно. Слишком много предположений, слишком мало проверенных данных. Поэтому я и решил временно прервать работу над юрой. Надо создать новую методику, заставить породы заговорить. Понимаете, Софья Львовна, заставить их рассказать о себе все — всю их биографию, если можно так выразиться. Вот над этим стоит поработать! А вы говорите, бросить литологию. Я просто хочу немного подновить ее…
— Как Воронов «подновил» минералогию?
— Ну, что вы! Как можно сравнивать меня с Вороновым.
Софья Львовна погрозила пальчиком:
— Самоуничижение паче гордости, Андрей Семенович. И Воронов был когда-то аспирантом. А кстати, правда, что он хочет переманить вас к себе?