— Берите образцы, начинайте работать.
Таня сейчас же сорвалась с места и, ухватив лоток с минералами, кивнула Люсе:
— Держи! Самый полный. А то ребята все растащат.
Люся помогла перенести лоток и раскрыла книгу.
— Читай вслух! — попросила Таня. — Или давай я.
— Да, лучше ты.
Таня уселась поудобнее.
— Значит так. Пироморфит… — начала она, взяв образец. — Блеск алмазный, твердость…
К ним подсел Иван:
— Девочки, можно, я с вами? Там уже все разобрали…
— Пожалуйста, — кивнула Таня. — Твердость — три с половиной, спайность практически отсутствует…
Иван взял образец и глянул на Таню.
— Ты на минерал смотри! — строго заметила Таня.
Иван смутился.
— И то смотрю. Вот же алмазный блеск. Но спайности вроде бы не видно….
— А что у тебя?
— Как что?
— Это же апатит!
— Разве? А ты о чем читаешь? Таня засмеялась.
— Эх ты: «алмазный блеск» и «спайности вроде бы не видно». Где тут алмазный блеск? А еще староста!
— Что же, старосте и ошибиться нельзя?
— Смотря отчего ошибиться, Ванечка! — послышался за их спиной ревнивый голос Светланы.
Таня подмигнула Люсе, но та не могла себя заставить даже улыбнуться.
Заседание было необычным. Кроме членов бюро и комсоргов групп, всегда собиравшихся в тесной комнатушке, за деканатом, сегодня сидели здесь декан, профессор Бенецианов, молодые сотрудники Воронова, несколько ассистентов и аспирантов с других кафедр и какой-то незнакомый мужчина с блокнотом в руках.
— Корреспондент, — шепнул Витя Беленький. — Специально пригласили.
— Да в чем дело-то?
— Сам не знаю.
Саша повернулся было к Васе, но тот был занят разговором с Бенециановым и каким-то высоким блондином.
Впрочем, ждать пришлось недолго. Вася объявил:
— Заседание комсомольского бюро факультета считаю открытым… Феногенова! — сказал он секретарю. — Чтобы протокол сегодня был, как надо! Так вот… — взглянул он в лежащую перед ним бумажку. — На повестке дня у нас такие вопросы: о политико-воспитательной работе на кафедре минералогии и разное. Другие предложения будут?
Саша и Витя переглянулись: повестка была самой обычной.
— Стало быть, нет возражений? — спросил Вася. — Утверждается!.. По первому вопросу слово имеет комсорг кафедры минералогии Вадим Стрельников.
Вадим встал, одернул пиджак и просто, без лишних слов начал рассказывать, как живут и работают комсомольцы кафедры.
«Что же, неплохо!» — подумал Саша, слушая, как они помогают друг другу в учебе и работе, ходят в кино, выезжают за город.
— Молодцы ребята! — шепнул он Беленькому и посмотрел на секретаря. С лица того не сходила саркастическая улыбка.
— И это все? — протянул он, как только Вадим закончил выступление.
— Да, все, — кивнул Стрельников.
— Вот как! Больше ничего не добавишь?
— Нет,
— Ну, что ж. Послушаем комиссию. Давай, Воробьев.
К столу подошел незнакомый Саше блондин и, разложив перед собой целый ворох бумаг, начал докладывать:
— Комиссия, созданная комсомольским бюро факультета, детально ознакомилась с постановкой политико-воспитательной работы на кафедре минералогии и установила следующее…
Вот оно что! Саша даже присвистнул от изумления. По словам Воробьева получалось, что все, о чем только что говорил Стрельников, было всего лишь дымовой завесой, прикрывавшей подозрительные дела, творящиеся на кафедре минералогии. Из материалов комиссии следовало, что там существует какая-то организация молодых ученых и студентов, «распространяющая чуждые нравы».
Что за чертовщина? Саша посмотрел на комсомольцев. Они сидели озадаченные. А Воробьев сыпал фактами, приводил цитаты, показывал журнальные фотографии.
Тягостная тишина воцарилась после сенсационной справки, оглашенной Воробьевым.
— Кто это? — шепнул Саша Беленькому.
— Аспирант с кафедры нефти… Ну и Шерлок Холмс!
— И ты ему веришь?
— А черт его знает. Ведь факты…
Члены бюро стали перешептываться. Вася поднялся:
— Что же, послушаем Стрельникова.
— Есть вопрос! — С места поднялся невысокий худощавый юноша.
— Аспирант Грекова, — шепнул всезнающий Витя.
— Пожалуйста, Бардин, — повернулся к нему секретарь.
— Здесь только что выступал председатель так называемой «комиссии», созданной комсомольским бюро. Но всем известно, что из бюро до сегодняшнего дня в университете был один секретарь. Я только что приехал из Москвы. Остальные были в колхозах. Кто же, собственно, создавал комиссию?
Члены бюро переглянулись. Бенецианов нахмурился.
— Вопрос не по существу! — заявил Герасимов. — Секретарь может решать организационные вопросы в рабочем порядке.
— Допустим. Но почему секретарь не информировал членов бюро о столь важном деле, прежде чем выносить его на расширенное заседание?
— Ты что, Андрей, хочешь сорвать обсуждение по существу?
— Нет, я уточняю кое-какие детали.
— Ясно… Пусть Стрельников доложит бюро, как дошли они до такой жизни.
Вадим поднялся:
— Я сказал все, что считал нужным.
— Тогда приступим к вопросам. — Вася постучал карандашом по столу. — У меня есть невколько вопросов. Что это за непонятные звания имели члены вашей организации — «пентали», «пенталины»? В уставе я таких не видел.
Вадим усмехнулся:
— А ты кроме устава что-нибудь читаешь? С греческими цифрами, случайно, не знаком? Студенты-геологи с ними встречаются…
Вася вспыхнул:
— Отвечай по существу, Стрельников!
— Я и собираюсь ответить по существу. Эти «звания» означают: сколько научных работ или оригинальных конструктивных решений имеет тот или иной из наших товарищей. Одну — моноль. Пять — пенталь. Десять —декаль. Только и всего.
— А зачем вам понадобились греческие названия цифр? — не унимался Вася. — Русских не хватает, что ли?
— А почему, как ты думаешь, кристаллография пользуется греческими цифрами? — в тон ему ответил Вадим.
Герасимов замялся:
— Ну, это… совсем другое дело. Скажи лучше, для чего это вам понадобилось? Эти значки в петлицах. Мы знаем, как их называют— сопротивления!
— Еще бы! Другие узнают об этом не к четвертому курсу, а к четвертому классу. Ну, да каждому свое. А почему носим именно эту радиодеталь?.. Так ведь силовой трансформатор не повесишь в петлицу.
Все засмеялись. Вася потребовал:
— Еще раз предупреждаю, Стрельников, отвечай по существу! Здесь комсомольское бюро, а не балаган!
— Возможно, — все так же невозмутимо отвечал Вадим. — Но тебе и членам комиссии следовало бы знать, что эти «значки» носят в петлицах халатов физики-радиотехники повсюду. И пошла эта мода раньше, чем мы с тобой поступили на геофак. Во всяком случае, задолго до того, как выступавший здесь товарищ научился писать кляузы… простите, справки.
— Я попрошу выбирать выражения! — вскочил Воробьев.
— А ты выбирал их, когда стряпал свою справку и пичкал ее разными небылицами?
— А это вот тоже небылицы? — Воробьев достал из папки несколько журнальных фотографий, на которых красовались не то танцовщицы, не то купальщицы в таких костюмах, на каких кто-то явно перестарался в экономии материала.
— Вот за это нам остается только покраснеть, — согласился Вадим. — Глупость, больше ничего. Но и это заведено не нами. На физмате ребята-прибористы всегда украшают приборы такими картинками. Больше такого не будет.
— А как ты объяснишь нам это? — Вася развернул злополучный юмористический листок.
— Что же тут объяснять! — удивился Вадим. — Кажется, ясно…
— Тебе кажется? А по-нашему, тут надо кое-что объяснить. Что это за «гнет цивилизации», например, от которого вы бежите за город?
Вадим усмехнулся:
— Ничего особенного! Имеется в виду уехать от городского шума, дыма, пыли… Шутка, одним словом.