— Я тебе верю. И докажу, вот увидишь!
— Кому докажешь? Герасимову?
— Есть люди на факультете, я знаю….
— Ничего ты не знаешь, Сашка! Может, они и есть, хорошие люди. Да ведь все они для себя хороши. Будут из-за меня руки марать. Ничего ты не добьешься.
— Добьюсь, Колька! Только ты не отчаивайся. Приходи вечером к нам в общежитие.
Он покачал головой:
— Нельзя. Тебя еще припутают.
— Брось ты, в самом деле! Кто меня припутает?
— Ну, ладно. Приду…
17. ЗАГАДКА ИЕРОГЛИФОВ
Прибор капризничал. Уже третий день Степаненко со Звягиным, не разгибая спины, возились с ним с утра до ночи, стараясь отладить систему стабилизации температуры. Но самое большее, что удавалось выжать из схемы, это держать колебания температуры в рабочем объеме генератора в пределах двух-трех десятых градуса. При таком режиме нечего было и думать о высокой стабильности частоты.
Кажется, инженер и физик испробовали все. Перебрали все известные варианты стабилизирующих систем. Были выслушаны мудрые советы Берга и насмешливо-скептические замечания Бойцова. Но все оставалось по-прежнему. Температура «прыгала». А вместе с ней металась из стороны в сторону и стрелка частотомера.
Сегодня с утра к ним присоединился Вадим, потом и сам Воронов. В лаборатории стояла тишина. Даже Бойцов оставил свои структуры и подошел к стенду с прибором.
В это время в дверь просунулась голова лекционного ассистента.
— Юрий Дмитриевич, — позвал он с порога. Это было кощунством.
— Ч-шш! — Сергей предостерегающе поднял палец.
Но Климов решительно подошел к Воронову:
— Юрий Дмитриевич, в два чaca ваша лекция.
Воронов рассеянно взглянул на ассистента:
— Какая лекция?
— Минералогия в одиннадцатой группе.
— В одиннадцатой? — Лицо Воронова просветлело. — Чудесно! Что у нас там сегодня?.. Да, магнитные свойства минералов. Ну, вы знаете, Федор Тимофеевич, что нужно приготовить. — Воронов вернулся к прибору и снова углубился в схему.
Звягин сел на стол и взялся за линейку. Степаненко раскрыл каталог ламп. Вадим начал осматривать чувствительный элемент. Слава и Сергей принялись — в который раз! — прощупывать контакты. Бойцов покачал головой и вернулся на свое место.
Так прошло минут десять. Вдруг Воронов резко выпрямился:
— Мы ведь питаем чувствительный элемент постоянным током?
— Как обычно.
— А если перейти на переменный?
— Допустим. Но что это даст?
— А вот взгляните. — Воронов быстро набросал новую схему. — В этом случае реле будет срабатывать не только от изменения напряжения, но и от изменения фазы…
— Ага… Пожалуй, так мы увеличим чувствительность системы. Да и схему усилителя можно будет упростить.
— Вот именно, — улыбнулся Воронов. — Сделаем так: этот мост долой, взамен его — мост переменного тока. Действуйте, Сергей. Ну, а в силовом трансформаторе… там еще на одну обмотку хватит места?
— Хватит!
— Вот и прекрасно. Займитесь этим, Вадим. И вы, Слава, тоже! А вам, Яков Павлович, — усилитель.
— Идет! — согласился Степаненко. — Я его в два счета.
— Ну, а мы с Петром Андреевичем переберем вот этот узелок. — Воронов постучал карандашом по схеме. — Тут тоже кое-что можно выжать.
Все снова углубились в работу. Послышался звонок с лекции. В кабинет ворвался привычный гул голосов, и в двери показался Саша Степанов:
— Разрешите, Юрий Дмитриевич?
— Да-да, заходите! — Воронов приветливо кивнул Саше. — Ну как, разобрались?
— Разобраться-то разобрался… Но сейчас у меня к вам совсем другое дело, Юрий Дмитриевич. Несчастье в группе. Студента у нас арестовали. А он почти не виноват… То есть, виноват, конечно. Но если разобраться, нельзя его в этом винить…
— Постойте! Виноват — не виноват… Кто? В чем? Садитесь и расскажите по порядку.
Саша сел на стул и передал Воронову все, что узнал от Краева о его злоключениях. Воронов с минуту молчал, постукивая пальцами по столу. Потом опросил:
— А почему вы пришли с этим ко мне, Степанов?
— К кому же еще?
— Ну, хотя бы к вашему руководителю…
— К Петру Ильичу? — воскликнул Саша.
— Конечно… Да, кстати, Слава, где сейчас Ларин?
— В препараторской, наверное.
— Попросите его сюда.
Вскоре Петр Ильич был в кабинете.
— Присаживайтесь, Петр Ильич, — сказал Воронов, — Тут вот такое дело… Вы слышали о Краеве?
— Не говорите, Юрий Дмитриевич! Кто бы мог подумать…
— Но вы знаете суть дела?
— Тривиальнейшая история. Парень ворует не первый год.
Воронов остановил его коротким жестом:
— Подождите, Петр Ильич, а вы достаточно хорошо представляете себе этого студента?
— Конечно. В колхозе он грубил, дрался.
На этот раз Саша не выдержал.
— Неверно! — сказал он, вскакивая с места. — В колхозе Краев не дрался, он только стукнул раз Джепаридзе, и то за дело. Пусть не оставляет картошку в поле. За такую работу и я бы стукнул…
— Это еще ничего не значит, — перебил Петр Ильич. — «И я бы стукнул…» Нашли способ наводить порядок! Да если бы все так рассуждали…
— Подождите, Петр Ильич, — остановил его Воронов. — Вам не кажется все же странным, что человек, который «не первый год ворует», вступился в драку за колхозное добро?
— Но это мелкий штрих, Юрий Дмитриевич. А сколько раз он грубил и говорил непристойности всем нам! И на работе, и вообще…
— На работе он грубил только бездельникам и белоручкам, — снова начал Саша. Но Ларин поднялся:
— Юрий Дмитриевич, я не могу разговаривать в подобном тоне. С какой стати студенты…
— Действительно… Вы можете идти, Петр Ильич, — холодно ответил Воронов.
— Н-да, история… — протянул Стенин, выслушав Воронова. — Что же ты предлагаешь, Юрий Дмитриевич?
— Мы должны поручиться за Краева и сделать все возможное, чтобы он остался в университете.
— Не подведет?
Воронов ответил не сразу. Он прошелся по кабинету из угла в угол и медленно опустился на диван.
— Я думаю сейчас о другом, Алексей Константинович. Помнишь сорок пятый, когда мы так же вот начинали на первом курсе? На фронте, конечно, всякое бывало, но что такое карточки, мы узнали тогда впервые.
— Да, нелегко было на студенческих четырехстах граммах.
— Немудрено, что не все такое выдерживали. Ушел Костя. Ушел Федя Снегирев. Помнишь? Какой бы ученый вышел! А здоровьем слабоват, — о том, чтобы на пристань с нами идти, нечего было и думать. Сколько раз обращался к Бенецианову с просьбой подыскать какую-нибудь работу в университете, но тот и разговаривать не захотел. Ушел парень с факультета. Никто не поддержал…
— Бенецианов и Чепков поддержат! Мало из-за них потерял факультет? Одна история с Гореловым чего стоит.
— С Гореловым?
— Ну да! Разве забыл? Это уже на четвертом курсе было. Ты тогда все на физмате пропадал. А мы с Гореловым по профсоюзной линии парились. Он был председатель бюро, я — его заместитель.
— А-а-а! Припоминаю. Что-то там с похоронами получилось…
— Вот-вот! Умер в том году старый служитель, дядя Вася. Мы его и не знали совсем, он при нас уже на пенсии был… А похороны, известное дело, профбюро организует. Бегали мы в тот день с Ильей с утра: машину доставали, красный материал, цветы… Короче, когда подъехали к факультету, было уже два часа. Навстречу нам Чепков — и ну кричать на Горелова: «Это почему, — говорит, — на гражданской панихиде не видно студентов? Почему не организовали как следует?» Илья отвечает, что, мол, так и так, с машиной провозились… А Чепков:
«Имейте в виду, когда вы умрете, мы вас так же хоронить будем!» У Горелова, понятно, всякое терпенье лопнуло. «Я, — говорит, — все-таки надеюсь, Иван Яковлевич, не вам придется хоронить меня, а скорее — наоборот…» Чепков сначала позеленел. Потом покраснел. «Хорошо, — говорит. — Я вам этого не забуду!» И не забыл ведь. Придрался к пустяку — исключили Горелова. Как мы ни старались отстоять, ничего не вышло. Времена-то, знаешь, какие были…