— А что Москва? Работа превосходная.
— Но как там отнесутся к этому отзыву?..
— Ах, вот чем вы обеспокоены! — Софья Львовна, улыбаясь, открыла своп стол. — Вот он, наш отзыв. Можете взять его себе на память.
— Как?.. Но мне сказали, что все документы…
— Уже посланы? Да, Модест Петрович постарался, чтобы не было никакой задержки. А отзыв… Можете изорвать его, можете повесить у себя дома, под стекло. Теперь видите, как относится к вам Бенецианов?
Петр Ильич не знал, что и подумать. Что же получается? Воронов голосует против, а Модест Петрович оказывает такую услугу…
— Да, Петр Ильич, — продолжала Софья Львовна, становясь серьезной, — вас уважают, ценят. И прежде всего, декан. Он смотрит на вас как на достойного продолжателя добрых традиций нашей минералогической школы. Да вы садитесь, что же мы стоим, в самом деле.
Петр Ильич опустился на диван. Софья Львовна села рядом.
— Ведь ваш Воронов, что греха таить, уже давно далек от минералогии. Как небо от земли. А вы… На вас теперь вся надежда факультета. Не знаю только вот… как вы сработаетесь с Юрием Дмитриевичем? Ведь он понимает — придет время, и неминуемо встанет вопрос о том, что во главе кафедры минералогии должен стоять минералог. К тому же, насколько мне известно, в ближайшие годы на кафедре Воронова не будет вакансии доцента.
— Мне об этом еще рано и думать, Софья Львовна.
— Вам? — Строганова закатила глаза. — Не прибедняйтесь, Петр Ильич. Будто не знаете, что на факультете есть доценты, которым уже сейчас далеко до вас. А Воронов только и думает, чтобы набрать побольше физиков. Какие уж там вакансии! Впрочем, на других кафедрах место доцента может открыться уже в этом году.
— Но я же минералог.
Софья Львовна положила свою ладонь ему на руку:
— Будем говорить прямо, Петр Ильич. Много ли внимания уделяется минералам на кафедре Воронова?
— Ну, все-таки…
— Чего там «все-таки»! Боюсь, даже на нашей кафедре ими занимаются больше, чем у вас Кстати говоря, именно у нас с нового года откроется вакантное место доцента. Модест Петрович уже сейчас думает, кого бы ему пригласить на это место.
— Ну, меня-то едва ли…
— Вы уверены? Впрочем, то же вы говорили, помню, и перед защитой.
— Но с какой стати Бенецианову обо мне заботиться?
— Модест Петрович заботится о судьбе факультета. О судьбе геологии, настоящей геологии. Естественно, он не может оставаться равнодушным и к такому ее разделу, как минералогия. На кафедре Воронова она уже давно дышит на ладан. Рано или поздно это будет заурядный филиал физмата. Впрочем, вы прекрасно знаете это и сами. Но геологический факультет не может остаться без минералогии. Вот что заботит Модеста Петровича. А ведь заниматься наукой, развивать и совершенствовать минералогию можно, я думаю, на любой кафедре, были бы условия для работы. Вы меня понимаете? — Она встала и протянула руку. — Ну, до свидания, Петр Ильич. Спасибо за консультацию.
— И вам… спасибо, — сказал Петр Ильич, неловко пятясь к двери.
В голове был страшный сумбур. Но отзыв лежал у него в кармане. И это означало конец всем страхам и сомнениям.
— Уф-ф! — невольно вырвалось у него, — как только закрыл он дьерь.
А все, что говорилось после, — галиматья. Хотя вообще-то не лишне подумать. В конце концов, эта минералогия на атомном уровне право же не для него. И потом… Доцент Ларин. Это не то, что какой-то ассистентишка.
21. ДЕВИЗ НАШ: ВПЕРЕД И ВПЕРЕД!
От Грекова он вышел поздним вечером, когда на факультете уже почти никого не оставалось. Медленно прошелся по коридору, с минуту постоял у доски с приказами и решительно направился к Стенину.
— Ты не ушел еще, Алексей?
— А-а, Юрий, заходи! — отозвался Стенин, поднимая голову от микроскопа. — Ты что сегодня такой сияющий?
— Головомойку получил сейчас… От Леонида Ивановича.
— От Грекова? — Стенин встал из-за стола. — Интересно… За что же он тебя?
— Во-первых, за то, что не зашел к нему до сих пор и не поговорил начистоту.
— Резонно.
— А еще за то, что «выбрал себе удел гордого одиночества».
— Так он и сказал? — рассмеялся Стенин.
— Да еще добавил, что на таких, как я, следовало бы схиму надевать.
— Молодец Греков! Будешь знать, как жить отшельником! — Стенин закурил. — Ну, а что же было в-третьих?
— Ты уверен, что было и в-третьих?
— Абсолютно!
— В-третьих, попало за то, что думая, так сказать, о будущем науки, я отошел от забот сегодняшнего дня.
— Гм… Недурно! И как же ты — ощетинился всем арсеналом своей логики?
— Не беспокойся, наши с тобой перепалки не пропали даром. Доказывать, что «без воды ни туды и ни сюды» Грекову не пришлось. Но дело не в этом. Леонид Иванович выслушал мои соображения и с большинством из них согласился. Однако, когда речь зашла о единой теории геологических процессов…
— Я знал, что против этого многие станут возражать.
— Нет, не то, чтобы он категорически возражал. Но высказал опасение, что излишняя ориентировка молодежи на разработку теоретических вопросов может быть воспринята как отказ от полевых исследований.
— То же самое говорил и я. Ведь именно полевые исследования представляют ту лабораторию, в которой мы совершенствуем методы познания геологических объектов и явлений.
— Помилуй, я никогда и не мыслил создание теории геологических процессов в отрыве от исследований в поле. Я возражал и возражаю против того, что некоторые ученые-геологи, решая практические вопросы, вообще отказываются от разработки крупных теоретических проблем. А то, что такие проблемы должны вырастать из полевых исследований и в конечном счете сами служить совершенствованию методов поисков полезных ископаемых — в этом я совершенно согласен и с тобой и с Леонидом Ивановичем. Другое дело, что полевые исследования в ряде случаев оказываются недостаточными и требуют привлечения более тонких методов, включая математические и даже кибернетические исследования. Но это, кажется, пи у кого уже не вызывает сомнений.
Стенин бросил окурок в пепельницу:
— Я рад, что вы с Леонидом Ивановичем нашли общий язык. Но признайся, понадобилась-таки вся мощь грековского авторитета и его железной логики, чтобы ты освободился от некоторых перегибов в своих суждениях.
Воронов улыбнулся:
— В спорах рождается истина…
— Но дело, кажется, не кончилось этим?
— А кончилось все тем, что мы несколько часов подряд толковали о квантовой механике, парамагнитном резонансе и тому подобных вещах. Леонид Иванович уже не первый год, оказывается, сидит над физикой… Мало того, в заключение он предложил сходить вместе с ним к ректору к поставить вопрос о введении новой специализации на факультете, о подготовке геологов-теоретиков.
— Широко мыслит Греков. Молодчина! Что же, я думаю, партийное бюро с этим согласится.
— Еще бы не согласилось! Но Греков! Признаться, я не ожидал…
— Да, Юрий, не знаем мы еще своих союзников. А между тем, я уверен, что и Ростов придерживается таких же взглядов и кое-кто из других. Недаром Леонид Иванович упрекнул тебя в «гордом одиночестве». К людям надо уметь подойти…
— Этого у меня никогда не получалось, — признался Воронов.
— Потому-то и было тебе трудно. Так ведь? Но теперь лед тронулся. Найти общий язык с Грековым — это больше, чем сломить сопротивление Бенецианова или Чепкова.
— Ты еще мало их знаешь, Алексей.
— Зато я знаю тебя и Грекова. Твое упрямство…
— Ну, меня-то мое упрямство до сих пор награждало только шишками.
— Однако, в последнее время у тебя, кажется, нет оснований слишком гневаться на свою судьбу.
— В последнее время? — улыбнулся Воронов. — Да, пожалуй…
Но тут его внимание привлекла музыка, доносившаяся откуда-то из коридора.
— Что это, слышишь?
— Студенты в Большой геологической, — ответил Стенин. — К Новому году готовятся.