На рассвете штаб батальона перемещался на новый КП. Нам нужно было пересечь открытую площадку. Петя Пятницкий, который снова стал моим ординарцем, перебежал удачно. Из-за груды битого кирпича он махнул мне рукой: давайте! Я метнулся к нему и неожиданно упал. Мне показалось, что сзади кто-то дернул меня за полы. Я сильно ударился грудью об асфальт и не мог вздохнуть. С трудом приподнялся и, напрягая силы, рванул плащ-палатку. Она сползла с моих плеч.
Только теперь обнаружил я, что зацепился плащ-палаткой за прут, торчащий в кирпичной стенке, через которую я перепрыгивал. Не могу припомнить, как я очутился за грудой кирпича рядом с Петей. Почему-то показалось, что я, беспомощный и слабый, затерялся в грохоте и пожаре этого огромного чужого города, может быть, я на какое-то мгновение потерял сознание. Широко открыв рот, дышу глубоко и часто.
Петя положил мне на лоб свою руку.
- Что с вами, товарищ комбат? Ранены?
Я посмотрел на него, и глаза его показались мне белыми. Подумал еще: "Интересно, у Пети белые глаза, а я и не знал, что у него они такие, не замечал раньше".
Петя шарил рукой по моему телу.
- Нет, Петя, не ранен я.
Глаза ординарца стали яркими-яркими. Чудо! В первый раз вижу, как у человека меняются глаза. От неожиданности даже приподнялся, сел рядом с ним, обнял его за плечи.
- А здорово получилось, товарищ комбат. Вы везучий, - оживленно заговорил он. - Как только вы успели упасть? Смотрю, перед вами так и задымилось поперек дороги - пулеметная очередь. Аж искры посыпались. Вы залегли, а он, гад, так и шпарит из пулемета. А когда сделали бросок ко мне, фриц опять чесанул. И прямо по плащ-палатке...
Тут же он заговорил о плащ-палатке.
- Зачем вы бросили накидку? Я ее у командира хозвзвода силой взял. "Не дам, - говорит, - ты за неделю пятую палатку берешь для комбата". Но я все-таки взял, - с гордостью закончил Петя.
Я улыбнулся, но не сознался, что упал не по своей воле. Мою улыбку Петя не понял. Он принял ее за одобрение своего рассказа.
За развалинами кто-то громко спрашивал:
- Где капитан? Облазил все развалины...
Из-за обрушившейся стены показался связной Панкратова. Был он оборванным и угрюмым.
- Панкратов умирает, - сказал связной. - Просил разыскать вас... Попрощаться хочет.
Панкратов лежал в полуподвале. Было там сыро, дышалось тяжело, во многих местах зияли проломы.
- Нашли место раненому командиру роты! - набросился я на связного. Несите наверх.
Панкратова вынесли во двор. Он был без сознания. Тут же его отправили в тыл.
НП батальона обосновался за грудой кирпича.
Роты готовились к новой атаке. Перед нами стоял "дом Гиммлера".
Ко мне подбежал старший лейтенант Самсонов, бывший командир нашей пулеметной роты, а теперь заместитель комбата-два. Он сообщил, что по приказу полковника Зинченко займет оборону в доме швейцарского посольства и будет огнем с места поддерживать наш батальон при наступлении на "дом Гиммлера".
В 7 часов утра дивизионная артиллерийская группа произвела огневой налет по канцелярии Гиммлера, Кроль-опере и по другим зданиям. Наиболее эффективным был огонь реактивных установок.
Когда лучи восходящего солнца осветили центральные кварталы, мы прямо перед собой на противоположной стороне улицы разглядели большое шестиэтажное здание - министерство внутренних дел.
Здесь был центр коричневой паутины немецкого фашизма. Отсюда, из этого черного дома, в свое время шли во многие страны Европы секретные пакеты, шифровки и приказания гестаповцам расстреливать, вешать, сжигать и убивать миллионы людей.
Дом оборонялся батальоном эсэсовцев. С чердаков, из окон и подвалов били крупнокалиберные пулеметы. Фашисты стреляли из фаустпатронов, усиливая пожары вдоль набережной Шпрее.
Нам стало ясно, что "дом Гиммлера" взять будет нелегко. Но взять его требовалось любой ценой, так как он прикрывал выход на Королевскую площадь, на которой стоял рейхстаг.
К нам пришел командир полка. Как всегда, в первую очередь полковник Зинченко спросил о главном - о боеспособности батальона.
- Убитых и раненых много?
- Человек сорок, товарищ полковник, - доложил я. - Ранены два командира роты - капитан Гусельников и старший лейтенант Панкратов. Тяжелораненые эвакуированы, а легкораненые отказались идти в тыл, остались в строю. Вместо Гусельникова назначил лейтенанта Всеволода Никитовича Ищука, который под Кунерсдорфом заменил капитана Куксина и временно командовал ротой. Способный, смелый. Думаю, справится. За Панкратова младший лейтенант Николай Алексеевич Антонов.
Полковник согласился с назначением Ищука и Антонова на должности командиров рот.
Он выслушал мой доклад, достал из кармана кисет/ набил трубку.
- Крепись, Степан, теперь уже недолго...
Первым штурм "дома Гиммлера" начал батальон капитана Давыдова. Фашисты открыли по нему сильный ружейно-пулеметный огонь. Из окон и пробоин шестиэтажного дома хлестали свинцовые очереди. Интенсивная стрельба велась и с нашей стороны. Все вокруг заволоклось дымом и серо-бурой пылью.
Солдаты группами пересекали улицу и укрывались за углом здания. Впереди всех вел в атаку свой взвод лейтенант Кошкарбаев, молодой и горячий башкир со смуглым обветренным лицом и черными как смоль волосами. Бойцы Кошкарбаева ворвались в коридор.
К 13 часам 29 апреля стрелковые роты капитана Давыдова захватили несколько комнат первого этажа. В то же время наш батальон овладел угловой частью здания со стороны Шлиффенуфер.
Рота лейтенанта Гранкина пробралась на второй этаж, где завязался тяжелый рукопашный бой. Гранкина ранило в левую руку, но он продолжал командовать. Лейтенанта вторично ранило, на этот раз в голову, и он упал.
Командование ротой взял на себя командир отделения старший сержант Гуков. Но вскоре он был убит. Рота понесла большие потери, и мне пришлось ее, как говорится, на ходу расформировать. За счет ее пополнил роты Антонова и Ищука.
Вечером, чтобы развить успех, к нам направили батальон майора Логвиненко. Он стал наступать на юго-западную часть дома.
Жестокий, изнурительный бой за здание министерства внутренних дел продолжался с нарастающей силой. Мы несли большие потери, но неуклонно продвигались вперед, захватывая комнаты, коридоры, лестничные клетки. В здании возникли пожары - горели мебель, шкафы с бумагами, ковры. Распространялся едкий дым, от которого слезились глаза.
Лишь глубокой ночью шум и грохот на первых этажах начал утихать и удаляться на верхние этажи. Напряжение боя постепенно ослабевало, сопротивление противника было сломлено. Наши подразделения овладели "домом Гиммлера".
Перед утром батальон сосредоточился в трех больших комнатах, похожих на казематы.
Штурм рейхстага
Через полуподвальное окно смотрю вдаль. Ночное небо заволокло дымом, ниже все затянуло заревом пожара. А по самой земле стелется мрак. Впереди никаких строений.
По рации слышу голос Зинченко: "Где находишься? Где находишься? Прием. Прием".
Я докладываю не совсем уверенно:
- Я нахожусь в торце дома.
Сам же думаю: "А может быть, это не торец дома, может быть, здание еще уходит куда-нибудь вглубь?" Полковник приказывает:
- Наступай на рейхстаг. Выходи быстрее к рейхстагу!
Я кладу трубку. В ушах все еще звучит голос Зинченко: "Наступай на рейхстаг. Выходи быстрее к рейхстагу!"
А где он, рейхстаг-то? Черт его знает. Впереди темно и пустынно...
Поднимаю батальон. Иду в темень, под зарево. Справа, совсем близко, застрочил пулемет. Куда он стреляет - не пойму.
В цепи кто-то застонал. Батальон залег.
Я вернулся в здание, на свой НП. Не прошло и пяти минут, как из полка поступил новый запрос:
- Вышел, что ли, к рейхстагу? Когда выйдешь? Ведь рейхстаг, Неустроев, от тебя близко, совсем рядом...