Уже несколько дней я бывал в рейхстаге и, конечно, очень хотел нарисовать его, но все не хватало времени. И вот сегодня я решил во что бы то ни стало осуществить это намерение.
Почти отовсюду рейхстаг был хорошо виден, но изобразить его мне хотелось с той стороны, где проходило основное наступление.
Я пошел по Королевской площади, выбирая место, и остановился около какой-то бетонной будки: с этого расстояния глаз мог охватить массив всего здания.
Здесь шли на штурм рейхстага наши воины. Путь им преграждал ров, который нужно было преодолеть под огнем фашистов. Сейчас через него был перекинут деревянный мостик, построенный нашими саперами, а прежде, как рассказывал Михаил Егоров, здесь лежала длинная труба, которую и использовали при штурме бойцы; по ней же перебирались через ров Мелитон Кантария и Михаил Егоров с завернутым в чехол знаменем.
Место выглядело мрачно: горки изрытой земли, глубокие выбоины, обрубки деревьев, какие-то полуразбитые сооружения, беспорядочно брошенные части строительных машин.
Но меня волновал этот кусок вздыбленной земли с дымящимся хмурым зданием. Здесь промчался последний огненный ураган, и я рисовал теперь его недавние разрушительные следы, мысленно восстанавливая сцены минувших боев.
Мне никто не мешал. Было тихо, пустынно. Казалось, что вокруг уже веет историей и пейзаж, возникающий сейчас на чистом листе, тоже становится ее частицей, свидетельством этих неповторимых дней.
Вдруг какая-то тень легла на мой почти законченный рисунок. Я обернулся—за спиной у меня стоял полковник Зинченко в сопровождении связного. Оба—в солдатских ватниках. За эти дни нам приходилось неоднократно видеться и разговаривать. Очень хотелось сделать его портрет и именно при свете лампы, как я его впервые увидел в рейхстаге. Позже я так и нарисовал его.
Командир 756-го полка был небольшой, плотный человек с полным бритым лицом. Во всем его облике чувствовалась сдержанность, выработанная годами воинской службы. За ним укрепилось звание коменданта рейхстага.
Мы поговорили о моем рисунке, о выбранном месте, так ему знакомом. Не желая отвлекать меня от работы, полковник попрощался и пошел к «своему» рейхстагу, где он расположился в одной из комнат нижнего этажа.
Это было четвертого мая. Когда я на другой день снова попал в Берлин, мне захотелось еще раз взглянуть на рейхстаг с того места, откуда все началось.
За рекой Шпрее, в конце улицы Мольтке, с правой ее стороны, находилось высокое темное здание бывшего министерства внутренних дел, так называемый «дом Гиммлера». Отсюда и начался исторический штурм рейхстага воинами батальона Неустроева и Давыдова.
Улица была узкой и упиралась в канал. С левой стороны, напротив «дома Гиммлера», стоял светлый дом с разбитым верхом и сохранившимся угловым балконом. Оба здания образовывали своего рода боковые кулисы, за которыми открывался вид на все еще дымящийся рейхстаг. Перед каналом скопилось много подбитых танков и другой техники. Уже по одному этому можно было представить себе, какие здесь происходили бои.
Я устроился на броне какой-то машины и раскрыл папку.
Солнце светило справа. «Дом Гиммлера» выглядел черным силуэтом на фоне голубого неба и
отбрасывал густую тень почти на всю улицу. Может быть, поэтому светлым казался ярко освещенный рейхстаг. Его знакомые очертания с башнями по бокам из-за дальности расстояния теряли свои детали, алое знамя на куполе то вспыхивало звонким огнем, то линяло в облаках набегавшего дыма.
Пока я рисовал, появились два бронетранспортера и принялись с упорством муравьев растаскивать мертвую технику. Пейзаж менялся на глазах. Я успел нарисовать только несколько подбитых боевых машин и следы тягачей, прокладывавших свой путь среди нагромождения обломков, камней и земли. Как жаль, что я не мог вырваться сюда раньше.
Как и там, где я сделал первый рисунок, здесь было полное безлюдье, и, должно быть, поэтому меня и удивила неожиданно появившаяся человеческая фигура.
Я узнал в ней Василия Субботина, скромного, вихрастого юношу, корреспондента газеты 150-й дивизии, той самой, что штурмовала рейхстаг. Позже я понял, что бродил он здесь не из простого любопытства: его влекла неугомонная душа писателя-очевидца, мечтавшего рассказать когда- нибудь людям об этих исторических днях.
Рисунок был закончен. Я слез с бронированного сидения, спрятал свою папку в вещевой мешок. Я был счастлив. Разминая затекшие от долгой неподвижности ноги, я вышел на освещенный солнцем берег Шпрее.
САЛЮТ ПОБЕДЫ
Сбылась моя мечта: в редакции меня отпустили на некоторое время «в свободный полет». Это значило, что я мог располагать собой по собственному усмотрению.
Поражали нескончаемые потоки бывших пленников, направляющихся на запад. Это была многоликая, многоголосая масса людей,
облаченных в невообразимые одеяния. Женщины, дети, тележки с нищенским скарбом, в некоторые были впряжены собаки. Но, несмотря ни на что, это было шествие счастливых, свободных людей. Они шли группами, с флажками своих стран, мимо Бранденбургских ворот и рейхстага и благодарно улыбались советским воинам, избавившим их от фашистского рабства.
Я поселился в рейхстаге у Неустроева, среди моих новых друзей-героев. Но до койки я добирался только ночью, усталый от работы и впечатлений.
Время, проведенное там, незабываемо. Сколько замечательных людей удалось узнать! Бывало, несмотря на усталость, я долго не мог заснуть и в полутьме всматривался в ряды коек, испытывая необыкновенное, возвышенное чувство любви к спящим на них воинам, имена которых уже стали почти легендарными.
Вечером седьмого мая произошло памятное событие.
Помещение, где мы находились, освещалось лампой, установленной на огромном круглом столе.
Кто-то спал, кто-то тихо разговаривал, чтобы не мешать другим.
Казалось, что время остановилось. Мирные часы были неестественны. Так часто бывает в жизни: неимоверное последнее усилие осталось позади. Все преодолено. Цель достигнута. Людей еще сковывает долгая усталость. Но сама эта усталость радостна.
Вдруг на пороге появились незнакомые офицеры. Они стали шумно, с пафосом приветствовать героев рейхстага. Гости оказались московскими журналистами (Коробов из «Комсомольской правды» и корреспондент радио, фамилию которого я не запомнил).
Много представителей прессы побывало в рейхстаге, и поэтому хозяева были довольно равнодушны к уже привычным для них восторженным поздравлениям. Но тут эти двое сообщили нечто такое, что заставило всех вскочить на ноги: завтра в присутствии командования союзников представители фашистской Германии подпишут акт о безоговорочной капитуляции.
Итак, война окончена! Это было подобно тому, как если бы взорвался огромный заряд радости, сплескивая кругом свою торжественную силу. Поднялся шум.
Все бросились обнимать и поздравлять друг друга. Воины, привыкшие столько лет держать оружие, использовали его в последний раз в победном салюте.