Глядя теперь на этот небольшой рисунок, зритель не подозревает, какой ценой он достался. Но мне он особенно памятен и дорог.
Еще добрых полчаса продолжалась перестрелка на взбудораженном участке. Сидя в землянке Пономаря, я медленно приходил в себя. Когда все успокоилось, появился озабоченный старший лейтенант и рассказал нам, что, к счастью, вся эта неожиданная баталия закончилась благополучно.
Мы пло попращались с хорошими людьми, которым невольно причинили столько волнений, и зашагали обратно, обмениваясь впечатлениями дня.
СНАЙПЕР МАКАРОВА
У портрета снайпера Макаровой интересная история. Однажды я прочел в «Комсомольской правде» отрывок из готовящейся к печати книги К. Лапина «Подснежник на бруствере» о снайпере Любе Макаровой. Текст сопровождался фронтовыми фотографиями, на которых трудно было кого-нибудь узнать. Меня словно что-то встряхнуло — там говорилось о людях, которых я знал раньше. Но, главное, что привлекло мое внимание,— это фамилия героини, она показалась мне знакомой, не знаю почему: память подсказывала, что с этой фамилией связаны какие-то воспоминания.
Нетерпеливо я стал перебирать свои фронтовые рисунки. Мне помнилось, что где-то в Латвии я рисовал двух девушек- снайперов— Нину Лобковскую, о которой тоже упоминалось в газете, и еще одну, фамилию которой я совершенно забыл. Теперь я искал рисунок, смутно надеясь, что рисовал именно ее, героиню книги, хотя еще не позволял себе в это поверить. И вот, наконец, у меня в руках этот портрет с краткой подписью: «Снайпер Макарова. 1944 г.». Да, это она, девушка в военной одежде. Я опять смотрю на нее, как много лет назад, но теперь я знаю, что она осталась жива.
И я вспомнил вдруг совсем ясно тот летний день в Латвии. Меня вызвал редактор и предложил нарисовать снайпера, указав место в нашем поселке, где его найти. Я отправился туда, но никого не застал, хоть обошел несколько раз вокруг названного дома.
Только в палисаднике сидела какая-то девушка в военной гимнастерке. Я подошел к ней, чтобы спросить не знает ли она, куда ушел снайпер, и тут увидел на ее груди два ордена Славы и понял, что она и есть цель моих поисков. Так до сих пор и не знаю, почему редактор не предупредил меня, что снайпер—девушка.
В нашей армии воевал отряд комсомолок-снайперов, воспитанниц Московской специальной школы снайперов, которых я встречал еще на Калининском фронте.
Сейчас передо мной сидела одна из них с погонами старшего сержанта.
Это была небольшая, хрупкая и какая-то тихая девушка—ее облик явно не соответствовал сиявшим на солнце боевым наградам.
В годы войны мне пришлось встречаться с самыми разными людьми, и я заметил, что внешнее впечатление не всегда бывает правильным. Особенную трудность это представляет для художника, впервые видящего свою натуру.
Так было и теперь. Предстояло найти то главное, что составляет сущность портрета.
Я нарисовал Любу Макарову почти в той же позе, как ее увидел; это положение было органично и свойственно ей. Труднее оказалось с глазами: они были грустными, я не чувствовал в них остроты, характерной для стрелка. И вдруг в какой-то момент мне открылось то, что я искал. Это был мгновенный зоркий взгляд, полный затаенной силы, будто выглянуло глубоко спрятанное мужество, дававшее хрупкой девушке необыкновенную стойкость. И мне стали ясны истоки славных дел этой патриотки, уничтожившей свыше восьмидесяти фашистов.
Вот почему я так обрадовался вновь найденному рисунку. Сама героиня забыла о его существовании, и только благодаря статье в газете ее портрет попал в книгу «Подснежник на бруствере».
Потом мы встретились с Любовью Макаровой. Мы узнали друг друга, несмотря на то что прошло много лет и наша первая встреча в Латвии была краткой. Вспоминали многое и, конечно, говорили о случае с портретом.
Когда вышел альбом моих фронтовых рисунков «По дорогам войны» (М., 1969), я послал экземпляр Л. Макаровой. В ответ я получил взволновавшее меня замечательное письмо. Между прочим она писала: «Как хорошо, что вы, художники, писатели, поэты, живете среди нас. Благодаря творческим работникам потомки наши, как и мы, будут знать о прошлом своей родины и ее героях...»
ЗДРАВСТВУЙ, РИГА!
Наступление возобновилось, приближался день освобождения столицы Советской Латвии—Риги.
Соседние армии уже завязали бои на ее окраинах, и мы с нетерпением ожидали радостной вести.
Работа в газете требовала напряжения и оперативности, нельзя было отставать от текущих событий. В моей деятельности было немало моментов, когда быстрота реакции играла важную роль.
Посоветовавшись с секретарем редакции майором Ю. А. Левиным, я приступил к подготовке
рисунка, посвященного предстоящему событию.
Просматривая найденные репродукции с изображениями незнакомой мне Риги, я поражался красоте набережной Даугавы, вдоль которой возвышались замечательной архитектуры соборы, устремившие свои шпили в небо.
Техника репродуцирования в нашей газете стояла на самом низком уровне. Чтобы сделать клише большого формата, приходилось рисовать с расчетом на то, что оно будет составлено из двух и даже трех отдельных кусков.
Это очень затрудняло работу и требовало значительного времени. Вот почему приходилось заранее готовить ударные заголовки.
И когда столица Советской Латвии была освобождена от фашистской оккупации, мы первыми рассматривали свежий оттиск нашей газеты, увенчанный рисунком со словами: «Здравствуй, Рига!».
Это было четырнадцатого октября. Тогда же утром представилась возможность увидеть, наконец, освобожденный город. Редакция находилась от Риги в пятидесяти километрах, и мы рассчитывали преодолеть это расстояние без особого труда. Но дорога оказалась трудной и опасной — на одном из ее участков мы стали мишенью для вражеской артиллерии. Хорошо, что редакционный грузовик управлялся опытным водителем.
Когда после долгого блуждания мы подъезжали к Риге, перед нами постепенно возникали очертания прекрасного города.
Неповторимая красота соборов со сверкающими на солнце шпилями вместе с набережной Даугавы, отражавшей в своих водах силуэты архитектурных ансамблей, представляла необыкновенное зрелище.
Столица еще обстреливалась из дальнобойных орудий, это была варварская месть изгнанных фашистов. Гибли люди, разрушались бесценные здания. Запомнилась горящая гостиница у оперного театра, из которой вытаскивали обитую красным бархатом мебель.
Улицы и площади Риги поражали своеобразием, здесь удивительно гармонично сочетались сооружения разных эпох. Большое впечатление производил монумент, увенчанный фигурой женщины с поднятыми руками, казалось, она вот- вот оторвется от земли и полетит в небо... И когда я вспоминаю Ригу, то предо мной всегда возникает силуэт этой выразительной скульптуры на фоне плывущих облаков.
Но рисовать в Риге не пришлось— спешили в обратный путь.
Покидая прекрасный город, мы еще долго находились под впечатлением увиденного. Приближался знаменательный день 26-летия ВЛКСМ. К этому празднику молодежи газета решила подготовить специальную страницу и рассказать о лучших воинах-комсомольцах .