— Ты не поверишь, сколько дерут за эту красоту, — сказала Пэт, нашивая на атласную гардину бархатную тесьму.
— Фунтов пятьдесят?
Пэт зашлась от смеха.
— Больше пяти сотен!
— Сколько?
— Смотри, не упади, держись за стул. В универмаге «Хэрродс» или у какого-нибудь модного дизайнера за эти штучки возьмут никак не меньше. А пара гардин из итальянского шелка обойдется не дешевле тысячи фунтов — это за самые узкие и короткие. А те, что ты сегодня подрубала, идут по пять фунтов за ярд оптом!
Мэри начинала осознавать, насколько же она невежественна, и старалась держаться поближе к Пэт. Тельма не знала и сотой доли того, что было известно Пэт, да и откуда ей, провинциалке, было все знать? Она из своего Вудфорда и не выезжала никуда, пока не оказалась в Брикстоне. А Пэт даже за границей была, летала в Испанию и Италию, в отпуск с любовником, тем самым хозяином клуба, где она работала. Сам он был родом из Алжира и обещал ее туда свозить после того, как будет улажено это маленькое неудобство.
— Он не хотел, чтобы я избавлялась от ребенка, — рассказывала Пэт, когда они, выключив свет, улеглись в свои постели. — У них по религии не полагается. Он хотел его усыновить. — Она хмыкнула. — У всех свои причуды, как говаривал мой дружок-американец. Сержант Воздушных Сил. — Пэт вздохнула. — Хороший был парень, щедрый. Увы, ему пришлось отправляться восвояси, к жене и детишками. Салим по сравнению с ним скуповат, ну да ладно, бывает хуже. Хотя, конечно, я могла бы себе и кого получше отхватить…
7
Ребенок Тельмы родился холодным декабрьским днем. Мальчик. Больше о нем они ничего не узнали. Тельма так его и не увидела. Роды протекали тяжело, потому что у Тельмы был узкий таз. Как только обрезали пуповину, младенца тут же унесли, а она плохо соображала, потому что ее накачали обезболивающими, к тому же она очень ослабела. Через полчаса после того, как малыш появился на свет, его уже унесли из дома. Тельма в это время лежала на хирургическом столе. Пэт и Мэри были на фабрике. Вернувшись вечером, она захотели повидать Тельму, но сестра Блэшфорд не разрешила. Тельма спит, сказала она; ей пришлось много потрудиться, надо восстанавливать силы.
Ужинали они молча. Пэт покинула ее обычная болтливость. На лице появилось мрачное выражение. Мэри не приставала с расспросами. Она чувствовала, что обе они думают об одном и том же: о том, что ждет их впереди.
Утром они снова справились насчет Тельмы. Им ответили, что роды были сложные и она все еще отдыхает. Может быть, вечером к ней пустят, если у нее прибавится силенок.
Когда они наконец смогли увидеть Тельму, она лежала совсем не похожая на себя прежнюю, без всяких признаков живота и прочего, что связано с материнством, опухшая от слез, потерянная. Пэт без улыбки сказала:
— Это, конечно, паскудство, детка, но тебе ничего не остается, как забыть обо всем.
— Я его так и не увидела, — всхлипнула Тельма. — Меня чем-то накачали, я в отключке была, и его унесли. Я слышала, как он кричит. Так беспомощно… А у меня такая слабость была — головы не поднять… Отдайте мне моего ребенка… Если бы я знала, ни за что бы сюда не пришла… Отдайте мне моего маленького…
Сестра Блэшфорд, которая привела их к Тельме, поспешно вывела их прочь.
— Тельме пришлось много потрудиться, — елейным голоском приговорила она. — Немудрено, что она так возбуждена. Через пару дней придет в норму. Так всегда бывает. Можете мне поверить. Уж я-то знаю.
— Вовсе не всегда так бывает, — резко сказала Пэт, поднимаясь по лестнице. — Я знаю одну женщину, которая побывала здесь несколько лет назад. Она меня сюда, собственно, и пристроила. Так вот, она рассказала, что вместе с ней жила одна крошка, которую любящая мамашка толкнула в лапы сестре Блэшфорд, а ей ужасно хотелось оставить ребенка. Ей, конечно, не дали. Так она вернулась домой и сунула голову в газовую духовку. Так что не каждому слову, которое здесь услышишь, надо верить, детка. Добрых семьдесят пять процентов из того, что тут болтают, — вранье. Люди на все готовы, чтобы урвать свой кусок пирога, а мамаша Блэшфорд — больше всех.
Десять дней спустя Тельма, бледная, осунувшаяся, покидала Пемберли-клоуз. Она казалась удивительно маленькой. И резко изменившейся. Ее прежняя кротость и доброжелательность исчезли. Нельзя сказать, чтобы она обозлилась, но как-то почерствела, посуровела.
— Будь осторожна, береги себя, — сказала она, обнимая на прощанье Мэри. А Пэт сказала так: — Тебе мне нечего сказать, ты и сама все знаешь. — И задрожавшим от слез голосом добавила: — Жаль, что я не знала всего этого раньше.