Потом надо было еще сфотографироваться, написать автобиографию. Здесь особо не распишешься, но он все же три раза переписывал ее.
…Приемная комиссия заседала в кабинете «программированного обучения» среди каких-то мудреных приборов. За длинным столом строгий человек в очках просматривал документы.
Вместе с Егором подсели к столу тоненькая девушка и паренек его возраста, Григорий Поздняев. Был этот Григорий невысок ростом, но крепко сколочен, в ответах медлителен и с неимоверно курчавой шевелюрой, словно сбегающей на виски и щеки. Он тоже подавал заявление в группу монтажников. Председатель приемной комиссии поинтересовался:
— А почему вы избрали профессию именно монтажника?
Григорий, набычившись, долго молчал, наконец выдавил:
— Нравится.
— А может быть, пойдете в группу слесарей по ремонту автомобилей или в сантехники? У нас в группу монтажников уже конкурс документов.
Но Поздняев, посмотрев на председателя исподлобья, сказал решительно:
— Нет, только монтажником. Или никуда.
Председатель улыбнулся:
— Ну, оставляйте документы. Ответ мы вам пришлем.
У Егора председатель спросил:
— В общежития нуждаетесь?
Алпатов помялся:
— Тетка у меня здесь… Не знаю, захочет ли принять… Лучше в общежитие…
— Записываю, но это под вопросом, — будто с конкурсом уже решено, сказал председатель. — У нас с местами в общежитии туговато.
Девушка назвала себя Тоней Дашковой. Оказывается, у нее десятиклассное образование. («Вот никогда не подумал бы, пигалица такая».) Тоня подавала заявление в группу полиграфистов.
Так они втроем и вышли из кабинета. У Тони гладкие длинные волосы золотистого отлива собраны сзади в узел, на лице едва заметны веснушки, глаза со стрельчатыми светлыми ресницами, ясные, кроткие, словно бы излучают тепло.
— Ну, мальчики, — сказала она им, как уже знакомым, и улыбнулась, отчего открылся впереди зуб со щербинкой, — я побежала на «ракету»… До встречи в училище.
Тоненькие загорелые ноги в белых царапинах промелькнули и исчезли. А Егор с Гришей пошли подкрепляться в кафе, здесь же, неподалеку.
Дверь кафе то и дело открывалась, и луч солнца слепил глаза, будто чья-то озорная рука наводила зеркальце.
Гриша остановился у входа, блаженно прищурился.
— Как ты думаешь, примут нас?
«Чудак какой-то, — покосился на Поздняева Егор, — ишь, нос-то картошкой…»
— Примут, — уверил он.
Тетка Анна Кузьминична — женщина с множеством бородавок на щеках и подбородке, с голосом, удивительно похожим на голос отца, низким, властным, — встретила Егора недоуменным вопросом:
— Ты опять приехал?
— Да, буду здесь учиться.
Он назвал номер училища. Увидев у тетки в глазах беспокойство, поспешил заверить:
— Дня через два в общежитие перееду.
— А родители отпустили?
— Что — родители? Профессию-то получать мне, — грубовато ответил Егор.
Директор училища Иван Родионович Коробов, не старый, но почти совсем седой, так расположил к себе Егора, что он, сам не понимая почему, рассказал и о том, что произошло дома, и о нежелании жить у тетки. Выслушав эту исповедь, Иван Родионович раздумчиво помял ладонью стесанный подбородок. На правой щеке у директора зеленовато-синее пятно давнего порохового ожога, на горле — затянувшийся рубец.
Ребята постарше успели рассказать Егору, что рубец этот — от пули. За несколько дней до окончания Отечественной войны шел капитан Коробов парламентером к фашистам под Берлином, а они его подстрелили. С тех пор ему трудно поворачивать шею.
Иван Родионович написал что-то на листке бумаги и протянул его Алпатову:
— Идите к коменданту общежития. Она вас устроит.
К большой радости Егора, его определили в одну комнату с Гришей Поздняевым. Третьим оказался Антон Дробот — русоволосый, широкоплечий парень, ростом повыше Егора. Крепко пожав Алпатову руку, Антон сказал весело:
— Гвардейский экипаж монтажников укомплектован.
Лицо у Дробота продолговатое, с хрящеватым носом и тугими скулами. «Волевое», — подумал Егор.
Он с Гришей пошел осмотреть училище.
На зеленых железных воротах были вырезаны гаечный ключ и полоток. У входа в трехэтажное здание висела на стене мемориальная доска с именами выпускников, еще ФЗО, погибших в Отечественную войну.
В просторном вестибюле дежурные драили пол. Здесь стояло под стеклом знамя ЦК ВЛКСМ, а рядом висело обращение Алексея Стаханова: «Дорогие мои юные современники! Сегодня я обращаюсь к вам, как к родным сыновьям и дочерям. Именно вам предстоит продолжать дело, начатое ударниками первых пятилеток, нести дальше трудовую эстафету дедов и отцов».