— Да? Я, конечно, попробую. А не легче ли спросить?
— У кого?
— Да у самого человека, у кого же еще.
— Блестящая идея. Только ведь тем самым Вы просто перекладываете на него свою работу. Ибо если человек не понял движущую силу своих поступков, то он Вам ничего сказать не сможет. Значит, ему нужно ее понять. А как это сделать? Мы пришли к тому же самому вопросу.
— Правда… Тогда так. Спросить нельзя. Посмотреть тоже нельзя — движущие силы внутренние, их не видно.
— Совершенно не видно.
— Тогда надо зацепиться за то, в чем их видно. — И в чем же их видно?
— Их видно в поступках, которые осуществляются в разных ситуациях. Они в них проявляются.
— Кто в ком?
— Движущие силы в поступках.
— Так, дальше.
— Все. Надо смотреть на поступки в разных ситуациях.
— Ну вот, а говорите — «не знаю». Стало быть, для того чтобы понять движущие силы или мотивы человека, надо анализировать его поступки в различных ситуациях. А когда Вы их поймете, Вы сможете сказать, что знаете человека. Правильно?
— Правильно.
— Сделаем еще один шаг. Совсем недавно Вы мне признались, что все-таки себя не знаете. Конечно, Вы можете пребывать в блаженном неведении и дальше — в конце концов, это проблема личного выбора. Но предположим, что Вы захотели себя узнать…
— Да, хочу. Уже как в дюдике стало.
— В таком случае, как Вы за это возьметесь?
— Ну, теперь я знаю. Я должен рассмотреть свое поведение в разных ситуациях и попытаться понять, почему я поступал так, а не иначе, что двигало моими поступками.
— Очень хорошо. Я вижу, что наша беседа начинает при носить свои плоды. А как Вы, так сказать, чисто технически возьметесь за это дело?
— Да можно по-разному.
— Действительно, можно по-разному. И все-таки как именно? — Во-первых, я могу вспомнить, в какие ситуации мне приходилось попадать и как я в них поступал. И попытаться понять, почему я поступал именно так, какими были движущие силы моих поступков.
— Очень неплохо. А еще лучше было бы все это записать: описать ситуацию, описать свое поведение в ней и попытаться описать мотивы своих поступков.
Составить эдакий небольшой рассказ. А еще что бы Вы могли предложить?
— А еще можно всякий раз, попав в какую-либо ситуацию и наворотив в ней делов, затем спокойно подумать и попытаться разобраться, почему ты поступил именно так.
— Растете на глазах. И раз уж Вы так хорошо во всем разобрались и проявляете явную заинтересованность, я готов Вам кое в чем помочь.
— Это в чем?
— Видите ли, как мы уже с вами выяснили, ситуации бывают разные. Есть ситуации повседневные, привычные, на которые мы и реагируем привычным образом. Мы в них как бы скользим по поверхности, они нас глубоко не задевают. Наши действия в таких ситуациях, в общем-то, и поступками назвать нельзя. Ибо подобные действия мало что могут сказать о наших истинных мотивах. А есть ситуации важные, существенные, как бы вызывающие нас на поступок. Вот такие ситуации Вам и нужны, раз уж Вы решили узнать себя получше. Ну а поскольку я в этом немножко разбираюсь, я Вам могу такие ситуации предоставить.
— Что значит — предоставить? Рассказать?
— Можно было бы, конечно, и рассказать. Такой способ тоже существует. Я Вам описываю ситуацию, Вы мне рассказываете, как бы Вы себя в ней повели, и вместе мы пытаемся понять мотивы Ваших поступков. Но воображаемое поведение в воображаемой ситуации — это одно, а реальное поведение в реальной ситуации — совсем другое. Они часто не совпадают. Поэтому я не собираюсь Вам ничего описывать. Я хочу предложить Вам реальные ситуации, в которых Вы смогли бы действовать и которые Вы смогли бы пережить.
— Что-то я не врубаюсь. Нам для этого надо куда-то ехать?
— Нет, ехать никуда не надо. Более того, мы никуда не выйдем из этой комнаты. Но ситуации будут самые настоящие — за это я ручаюсь.
— Кино будете показывать? — Васюта оглянулся в поисках экрана, но ничего, хотя бы отдаленно его напоминающего, не увидел.
— Нет, не кино. Пусть техническая сторона Вас не беспокоит. Положитесь на меня — достоверность я Вам гарантирую. — Василий Федорович встал и прошелся по комнате, разминая ноги. — Ну как, попробуем?
Васюте стало откровенно неуютно. Он ввязывался в какую-то совсем непонятную историю. Но отступать было уже нельзя — гордость не позволяла.
— Попробуем! — сказал он и даже сумел выразить голосом эдакую молодецкую удаль — мол, где наша не пропадала! Однако Василий Федорович его отваги не оценил, а ответ принял как должное.
— Так-так, — деловито промолвил он. — В таком случае начнем, пожалуй, с Круга.