— Теперь, посчитаем, — говорил начальник строительства, — длина плотины четыре километра, значит, четыре тысячи метров, ширина слоя, я уже сказал, десять метров, и к осени, чтобы создать напор для первых агрегатов, надо вывести плотину на восемнадцать — двадцать метров. Таким образом, четыре тысячи на десять и еще на двадцать, выходит, по Малинину — Буренину, восемьсот тысяч кубов суглинка надо уложить в ядро плотины. Ясно?
Что может быть яснее? Конечно, все сказали: ясно!
Стали считать: сколько можно погрузить экскаватором за смену, за сутки. И вышло, что надо поставить в карьер не меньше как два десятка машин.
— В два этажа, что ли, ставить! — сердито возразил Алексей Ломов.
— К сожалению, так получается, — подтвердил начальник строительства. — В карьере одновременно могут работать не более восьми экскаваторов. Какой выход? Выход один: каждому давать не менее двух норм. И никаких срывов! Понятно теперь, почему я к вам пришел с поклоном?
И опять все сказали: понятно!
— И еще прошу учесть, — добавил начальник строительства, — строим первую станцию на Ангаре. В зарубежной печати достаточно злопыхательства, как по поводу любого нашего большого начинания. Нашлись ученые мужи, доказали по всей науке, что не смогут большевики в такой короткий срок пустить турбины на Ангаре. Мы сказали: пустим! И трепаться нам не к лицу. Как начальник строительства официально вам заявляю: турбины и генераторы доставлены. Монтаж идет успешно. Дело за вами. Погрузите восемьсот тысяч кубов суглинка — будет плотина, пустим в срок первые ангарские турбины. Не погрузите — правы будут наши зарубежные радетели. А мы с вами будем… кто мы будем? Трепачи! Ясно?
После этого и началось…
Работали не за страх, а за совесть. Без перекуров. Смена от смены принимала машину на ходу. Меньше двух норм никто не давал.
— Ушлый наш новый начальник, — сказал как-то Алексей, возвращаясь вместе с товарищами со смены.
Сказал не то чтобы осуждающе, но Толю Груздева словцо задело.
— Это почему же ушлый?
Алексей усмехнулся.
— Генерал, тот бы приказал: две нормы и ни шагу назад! И день и ночь стоял бы над душой. А этот с подходом, разбередил душу и валяй вкалывай. Вроде попросил, а, выходит, крепче приказа.
— Так это что: хорошо или плохо, что с тобой, как с человеком, говорят? — рассердился Толя Груздев.
— Наверно, хорошо. Я и говорю, ушлый.
Толя Груздев только рукой махнул.
Но вот ударили дожди.
Работа на суглинке сразу застопорилась. Потому что суглинок — это по технической документации, а на деле — самая проклятущая глина… По мокрой глине просто пройти — не обрадуешься, каблуки оторвешь или вовсе сапоги оставишь. А работать с ней — одно горе.
Подцепишь ее полный ковш, а опростать не тут-то было. Трясешь ковшом над кузовом самосвала, тяги воют с натуги, весь корпус экскаватора подпрыгивает, а проклятая глина как прикипела к ковшу!
Так же намертво липнет и к кузову самосвала и к гусеницам тракторов, которые укатывают суглинок на плотине. Ну, там приспособились, придумали мокрый способ укладки. При этом способе дождь не помеха. А вот экскаваторщикам и шоферам беда. Где уж там две нормы, одной не выдать!..
Так, не просыхая, прошла первая декада. На доске показателей седьмая бригада переместилась с самолета на черепаху.
— Спикировали! — посмеивались экскаваторщики, работавшие на гравии. Им-то дождь не мешал.
Посмеивались не весело. Все знали: по метеопрогнозу дожди до конца месяца. И все понимали — положение становится угрожающим.
Начальник строительства снова пришел в седьмую бригаду.
Не убеждал, не уговаривал. Просто спросил:
— Сдаемся?
Экскаваторщики хмуро молчали.
Только Алексей возразил в сердцах:
— Не по адресу шуточки, товарищ начальник! Нам, между прочим, тошнее, чем кому другому, от этой слякоти. Одно дело — теперь всех собак на нас. Другое — опять же нас бьют по карману. Начальство на окладе, а мы чего получать будем?
Корней Гаврилович невесело усмехнулся:
— Этой беде можно помочь.
— По копейке на кубик накинете? — с издевкой бросил Алексей.