— Хочу вас спросить из чистого любопытства, не более, — прервала Мадди затянувшееся молчание. — Откуда у вас такое имя — Ривлин?
— Ирландское. Это девичья фамилия моей матери.
— Ривлин Килпатрик… Я всегда считала, что Мадди Ратледж звучит ужасно.
Ривлин хотел было сказать ей, что ему это имя кажется красивым, но побоялся — такое суждение могло быть принято не лучше, чем комплимент насчет румянца. Но пожалуй, отозваться на ее слова все-таки следовало, поэтому он вежливо спросил:
— Кто дал вам имя? Леди из сиротского приюта?
Мадди кивнула:
— Думаю, меня уже как-то звали, прежде чем я попала в приют, но тогда мне было всего четыре года и я не помнила как. Они выбрали Маделайн — это имя казалось им утонченным, а фамилию мне дали в честь какого-то уважаемого гражданина из Айовы.
Прошло несколько минут, прежде чем Мадди спросила:
— Сколько вам было лет, когда вы попали на войну?
— Семнадцать. Я тогда удрал из дома, чтобы записаться в армию.
Вот как? Он был слишком юным, чтобы в чем-то разбираться.
— Очевидно, ваши родители возражали?
— Мой отец занимался производством военного снаряжения по крупным правительственным контрактам и обладал большими связями в правительстве. Я мог бы работать в его фирме и получить освобождение от действительной военной службы. Родители считали, что именно так мне и следовало поступить.
— Почему же вы этого не сделали?
— Я рассудил, что не получу справедливую долю славы, если останусь дома и буду ежедневно перекладывать бумажки на письменном столе.
— И что же — обрели вы вашу славу?
— Я обнаружил, что на войне такой штуки не водится. Там только кровь и смерть.
Ривлин почувствовал на себе ее взгляд и понял, что она оценила всю степень его сожаления и разочарования. Как же он не принял этого во внимание? Она одна на всем свете.
— И ваша семья до сих пор производит военное снаряжение? — спросила Мадди, искусно уводя разговор от того, что причиняло ему боль. Ривлин сухо рассмеялся:
— Кажется, существует постоянная необходимость в том, чтобы что-нибудь взрывали или в кого-нибудь стреляли.
— Почему же вы не вошли в семейный бизнес после войны? Почему уехали сюда?
Он пожал плечами.
— Я дважды возвращался домой. В первый раз — непосредственно после войны, а потом — после смерти отца, когда дело перешло ко мне и моему брату, но… Все это не нравится мне так же, как не нравилось в семнадцать лет. В первый раз я снова записался в армию, а во второй, плюнув на собственную гордость, поступил на мою нынешнюю службу. Я просил родных помочь мне избавиться от ненужных мучений, и они оказались достаточно добры — примирились с моим решением, чтобы я не спятил.
Мадди пристально поглядела на Ривлина, а потом покачала головой:
— Не могу себе представить вас в офисе и в модном костюме.
— Вы не могли бы написать об этом в письме к моей матери и сестрам?
Она засмеялась веселым мелодичным смехом, и у обоих сразу стало легче на душе.
— Может, мне лучше послать им телеграмму? Далеко ли еще до Уичито?
— При той скорости, с какой мы двигаемся, будем там завтра к ночи.
Завтра к ночи. После этого ее мир снова ограничат четыре стены. Надолго ли? Она должна быть в Левенуэрте через десять дней. Если бумаги не готовы и не ждут Килпатрика в Уичито, пройдет некоторое время, пока он получит их, и тогда ему придется везти ее поездом, иначе они не попадут вовремя в суд.
Мадди подняла голову и огляделась, радуясь своей относительной свободе. Воздух сырой и прохладный, солнце прячется за толстым слоем серебристых облаков. Земля мягкая после давешнего дождя, даже топот лошадиных копыт звучит глухо…
Чем больше они удалялись от Ларнеда, тем сильнее менялся характер местности. В узких лощинах, защищенных от порывов южного ветра, росли тополя, и во все стороны до самого горизонта простиралась равнина, покрытая пожелтевшей травой — лишь кое-где виднелись бледно-зеленые пятна. Ветер, задувая с севера, нашептывал что-то приятное.
Они ехали по дороге между двух невысоких холмов, как вдруг Мадди невольно дернулась вперед в седле: ее лошадь фыркнула и затанцевала на месте. Ривлин повернул своего коня так, чтобы он преградил Мадди дорогу, но тот рыл копытами землю и не желал слушаться поводьев. По другую сторону небольшой быстрой речки Мадди увидела двух всадников; один из них весь зарос седой неряшливой бородой, другой был совсем молодой и чисто выбритый. Поперек колен старшего лежало ружье. Мадди заметила, как уголки его губ приподнялись в усмешке.