Я расспросил кое-кого. Я все выяснил.
Не знаю, каковы были обстоятельства, не знаю, почему ты выбрал именно тот момент из всех возможных, но, Джеки, у меня нет слов, чтобы выразить тебе, как я горжусь тобой, — тем, что ты решился исполнить свою «сан-францисскую» программу. Мне рассказывали, что ты был великолепен: уверенные, взвешенные и смешные шутки. Ты выступил таким комиком, каким, я всегда это знал, ты обязательно станешь. Я смотрю, куда за последние десять лет зашла комедия, зашла страна, и думаю: а где бы сейчас был Джеки, если бы тогда какой-то парень не нажал на кнопку и не вычеркнул его шутки из истории? Но если ты часом сомневаешься, правильно ли поступил, не лучше ли было бы исполнить тогда какие-нибудь другие шутки, нежели попасть на обочину, — то не сомневайся. Ты постоял за себя, Джеки. Ты сделал то, на что имел полное право. Ты доказал, что ты — сам себе господин, и в конечном счете у тебя могут отнять все остальное, но никто не отнимет у тебя главного — твоей сути: ты — смешной комик и исключительный человек. Спасибо тебе, Джеки. Спасибо за то, что ты позволял мне представлять тебя миру. И спасибо за то, что ты был моим другом.
Когда я добрался до слов «моим другом», до подписи, по моему лицу уже вовсю бежали слезы, капая на бумагу. Я хотел было смахнуть их, вытереть влагу. Но реку просто так не вытрешь. Я перестал и пытаться. Я сломился. Я спрятал лицо в руках, а руки опустил на стол — и весь стол затрясся от моих рыданий. Сквозь собственные всхлипы и вздохи я слышал, как шепчутся люди, которые оказались невольными свидетелями моего покаяния. Пусть шепчутся. Я навсегда прощался с другом.
Я почувствовал прикосновение руки к моей спине. Эллисон. Услышал ее шепот. Это была заупокойная молитва, каддиш, в которой таились и сила, и прощение, — на древнееврейском, так что я не понял ни слова. Но прикосновение молитвы, ее звуки подействовали на меня так, что я принялся рыдать еще сильнее. Эллисон оставалась со мной, пока я не выплакался.
Потом она спросила, все ли со мной в порядке.
Внутри меня с годами накопилось чувство вины. Оно давило такой тяжестью, что я едва выносил его вес, но очищения не наступало. Письмо Сида сняло с меня этот груз вины. Когда он упал, этот груз, я ощутил — впервые за без малого двадцать лет, — что могу дышать глубоко, безвинно и честно.
Я ответил Эллисон, что со мной все в порядке.
— Рада была с вами увидеться, Джеки. Всего наилучшего.
Эллисон ушла.
Очень, очень аккуратно сложив письмо Сида, я поместил его обратно в конверт, а конверт положил в карман.
Через некоторое время я подозвал официантку и заказал сырники с земляникой. Официантка принесла мне сырники. Без земляники. Со взбитыми сливками. Я вежливо отослал тарелку назад и велел ей принести мне то, что я просил.
Я по-прежнему немного работаю. Когда подворачивается работа. Комедийный бум, начавшийся в восьмидесятых (тогда клубы плодились как грибы, на каждом шагу, а выступления в прямом эфире появлялись на каждом кабельном канале), сошел на нет в начале девяностых. Само искусство — а я зову это искусством — прошло полный цикл. Комики перестали разжигать сердца и почти все сделались на одно лицо, будто упаковки майонеза из супермаркета, так что на них перестали обращать внимание. А еще все они наперебой демонстрировали небывалое умение едко и метко оценивать состояние общества, ругаясь, и ругаясь, и ругаясь — просто по той причине, что ругаться стало можно.
Замрите на секунду — и вы услышите, как Ленни ворочается в гробу.
Ну да ладно.
Те заведения, что еще остались, не видят почти никакого прока в старике, чье время давно прошло: зачем ему шаркать по их сцене?
…Но еще остаются казино.
Америка одержима азартными играми, и теперь повсюду полно казино. Тематические казино, индейские казино, казино на борту речных пароходиков. И в каждом казино имеется зал для отдыха, а каждому такому залу требуется артист. Человек моих лет, очевидец «золотого века» Лас-Вегаса, им очень даже подходит; я собираю приличное число зрителей — в основном моего возраста или даже чуть старше, которые хотят заново прожить свое прошлое. Иногда приходит публика помоложе: эти ребята желают приобщиться к атмосфере «Крысиной Стаи», пользуясь любой возможностью, находя любой способ — потягивая виски с содовой и мартини, куря сигары, но не понимая, что для таких парней, как Фрэнк, Сэмми и Дайно, все эти детали были лишь примочками, незначащими аксессуарами. Для участников «Саммита» пофигизм был состоянием души.