Реформа управления промышленностью в 1929 году подготавливалась без спешки, основательно и гласно. Да, гласно. Тогда еще спорили, ломали копья на страницах научной — и не только научной — прессы, каким быть управлению промышленностью. Над этим думали экономисты и хозяйственники, работники РКИ, за границу ездили делегации специалистов — учиться опыту управления промышленностью «у организаторов трестов», следуя ленинскому завету. Но когда детище реформы — мощные хозрасчетные объединения — показали крупные недостатки в своей экономической конструкции, то переделка этой конструкции и устранение ее недостатков вылились в серию достаточно скоропалительных решений, уже не отзывавшихся публичными дискуссиями в печати, или хотя бы в стенах научных учреждений.
А вместе с организационными перестройками куда-то улетучился и хозрасчет, почти незаметно, никем не оплаканный. Да и кому было его оплакивать? Экономическая наука (и не только она) как раз перенесла в 1930 году целый ряд тяжелых ударов. По делам «Союзного бюро ЦК РСДРП», «Промпартии» и «Трудовой крестьянской партии» были осуждены, исключены из партии, отстранены от работы многие виднейшие экономисты — как теоретики, так и практики. Не все из них были марксистами, не все из них сочувственно относились к социалистическому строительству, но в их числе были известнейшие специалисты, немало сделавшие для хозяйственного развития СССР.
Эти серьезные потрясения (даже если признать справедливыми некоторые выдвигавшиеся тогда обвинения) самым печальным образом сказались на атмосфере в экономической науке, отравляя ее распространявшимися навыками публичных политических доносов вместо деловой дискуссии, сужением возможности для принципиальной критики тех или иных хозяйственных решений под угрозой оказаться причисленным к той или иной оппозиции или быть обвиненным во «вредительстве». Дело не ограничивалось отдельными лицами. В 1930 году было ликвидировано Центральное статистическое управление СССР, был перетряхнут состав Госплана СССР, с поста его председателя был снят Г. М. Кржижановский, не проявивший рвения в преследованиях, обрушившихся на прежний состав Госплана. Я не собираюсь защищать или оправдывать любые взгляды, выдвигавшиеся, скажем, Громаном или Базаровым. Их теоретическая позиция, с моей точки зрения, заслуживает серьезной критики. Вполне возможно, что это давало основания для вывода их за пределы авторитетных плановых и хозяйственных органов. Но нельзя забывать и о том, что в эти органы они попали не волей случая, не из-за того, что кто-то не знал их подлинной идейной платформы. Она была достаточно ясна и не скрывалась. А свою профессиональную пригодность они доказали на практике.
Так или иначе, по действительным или по ложным поводам, но в экономической науке сложилось положение, исключавшее критический анализ решений высших хозяйственных органов. Члены ЦК еще могли спорить за закрытыми дверями Пленумов, но уже вовсю работало правило: «Что позволено Юпитеру, не позволено быку». В результате задуманная в 1929 году экономическая реформа привела к результатам, которые вряд ли предполагались ее инициаторами. Если в 1929 году мы имели небольшие хозрасчетные объединения предприятий (именуемые трестами), объединявшиеся по отраслевому признаку в хозрасчетные синдикаты, то в 1932 году положение качественно иное. Создана иерархическая пирамида: предприятие — иногда трест — главк — наркомат. Из наркомата исходит плановое задание, им утверждаются цены, подбираются партнеры — поставщики и потребители. От хозрасчета уцелела одна лишь самоокупаемость, да и то не везде. Из собственных средств предприятие может производить лишь весьма ограниченные траты на весьма ограниченные цели.