Чрезвычайные меры пробивали себе дорогу и в лесной промышленности, по поводу которой делегат съезда H. М. Анцелович вынужден был заявить: «…Методы нашего хозяйствования в лесу до сих пор нельзя назвать иными словами, как хищническое хозяйствование»360. Однако попытка Анцеловича высказать свое критическое отношение к сложившейся практике натолкнулась на явное неодобрение делегатов съезда. «Лесозаготовки в большинстве районов нередко проводятся путем широкого применения почти ежегодно трудовой и гужевой повинности местного населения. (Голоса: „Неверно!“) А я утверждаю, что это верно. (Голоса: „Чепуха“) Нет, не чепуха, а факт», — пытался настаивать Анцелович. Несколько ниже он добавил к этим фактам еще один, не менее показательный: «Мало того, многие хозяйственники в своих антитракторных настроениях (в свое время такие настроения были и в совхозах, например, Сахаротреста) доходят до того, что хотят вопросы экспорта решать путем широкого применения труда заключенных. (Голоса: „Это неплохо“)»361. В таких репликах уже чудится дыхание 1937 года. Тем более, что навыки бюрократического командования и административного произвола быстро распространили свои щупальца и на социалистическую законность.
Прокурор РСФСР Н. В. Крыленко, выступая на XVI съезде, недоумевал, почему в докладе ЦКК-РКИ не был рассмотрен вопрос о перегибах (к слову сказать, его не затронул на съезде почти никто из делегатов, а если и упоминал, то как о вовремя исправленной мелочи, на которую не стоит обращать много внимания). Крыленко пытался объяснить съезду всю опасность происходящих процессов: «Мне представляется, что три момента не позволяют сейчас пройти мимо этих фактов. Это, с одной стороны, то, что эти перегибы получили достаточное все-таки распространение; с другой стороны — в отдельных случаях они были исключительны по своему содержанию, и, в-третьих — при такой распространенности не было оказано им немедленного противодействия со стороны руководящих партийных организаций в областях, краях и округах»362. Особенно Крыленко беспокоила укоренявшаяся практика пренебрежительного отношения к закону со стороны партийных работников: «Закон — дело наживное; сегодня есть, завтра нет, можно взять и отложить в сторону»363.
На эти слова последовала весьма характерная реплика Ройзенмана: «Кулаки не наживное, больше не оживут»364. Я затрудняюсь интерпретировать эту фразу иначе, как «цель оправдывает средства».
Крыленко подчеркивал опасность оказания давления на судебные органы: «И здесь мы подходим ко второму основному вопросу: о нарушении систематически второй директивы ЦК, не раз подчеркнутой ЦК, не раз предписанной жестким постановлением Политбюро и запрещающей предрешать решение отдельных судебных дел в ином порядке, чем такой, который указан в законе. ЦК не раз говорил об этом и предупреждал, что вмешательство в отдельное конкретное судебное дело в смысле предрешения судебного приговора, в смысле прямого вмешательства не должно иметь места. А на деле это имело место»365. С горечью он описывал типичную ситуацию: «…Я спрашивал судей: зачем ты здесь вынес решение, которое не имеет отражения в обстоятельствах дела? Мне отвечали: я имел такое указание, такая была директива.
Вот это превращение нашего судебного партийного аппарата, нашего прокурорского партийного аппарата в придаток административного механизма, стирание полностью их политического, их партийно-политического лица — явилось результатом пренебрежительного отношения к законам как к революционной норме, как к норме партийной, отношения, которое было усвоено многими и многими»366. Когда один из прокуроров пытался потребовать соблюдения закона — применения ст. 61 (о саботаже хлебозаготовок) только после применения административной меры (пятикратного штрафа) — он был снят за правый уклон367. Крыленко приходит к печальному выводу: «Нет той устойчивости, которая необходима в системе прокуратуры, чтобы можно было требовать, чтобы прокурор вовремя мог сообщить обо всем Центральному Комитету»368. Более того: «…раздавались голоса: прокуратура устарела, прокуратуру нужно устранить…»369. Н. В. Крыленко знал, о чем говорил. Ведь и его самого не миновала участь оказаться среди тех, кто вынужден был проводить решения, не вытекавшие из обстоятельств дела — ему пришлось выступать государственным обвинителем на процессе так называемой «Трудовой крестьянской партии», чье дело от начала до конца было фикцией.