Но едва только Коста подумал об этом, как ему стало вдруг невыносимо тоскливо. И так жалко стало ему людей, что гибнут там в снегах, и себя самого жалко. Но больше всего его мучило то, что Женда и Славейко будут ждать его, а он уж никогда к ним не вернется. «Если бы я не пошел тогда, сейчас я не замерзал бы тут, — думал он в полном оцепенении. — Но тогда и Иванушка и Моисеенко, если бы не прибыли сюда, тоже не погибли бы здесь. — Он рассуждал о своих друзьях и о себе так, словно и они и он сам уже умерли. — Странно, странно, — думал он, — из такой дали пришли они сюда. Ради нас пришли. И подружились мы. И вот теперь вместе. Будет ли их кто оплакивать? Будут. Каждого кто-нибудь да оплакивает». И он принялся перебирать в уме, кто из его знакомых братушек женат, у кого есть дети, родители... Но потом подумал и про весь полк. Да разве один только полк? Как много матерей, и отцов, и жен, и детей, принялся мысленно перечислять он и представлять себе эти полки один за другим, которые никогда уже не вернутся на родную землю, и видел в той далекой стране бесчисленное множество осиротевших детей, отцов, матерей, жен и братьев в черной траурной одежде...
Потом вдруг снова стал думать о своих родных. Только о них. О своем доме... Как им там жилось, с тех пор как он себя помнит. «Ах мама, мама, ты даже могилы моей никогда не найдешь, мама... А отец еще тогда ему сказал... Зачем вспоминать, что было ни да. Надо было сделать это. Для народа надо было... Чужие люди пришли, чтоб помочь... Только так мы заслужим... — повторил он чьи-то слова, но чьи они были, где он их слышал, он так и не вспомнил. — Может, их произнес Климент? Нет, пожалуй, слова эти сказал когда-то Андреа. Отечество, Свобода. “А что это такое — отечество, свобода?” — спросил он тогда у Андреа. Коста улыбнулся. Губы его уже затвердели, а он улыбался. И слезы замерзли у него на глазах, когда он думал о своем воскресающем отечестве и о свободе... — Жаль, не дождался я этого. Ну что ж, все мы когда-нибудь так или иначе умрем. Хорошо по крайней мере, что мы хоть чем-нибудь да послужим народу. Но вот Женду мне жаль, ох как жаль мне ее. И сына. Вырастет он без меня и вспомнит ли он когда про меня? А другой ребенок родится, и я так и не увижу его, и он меня никогда не увидит», — как-то отчужденно подумал он, делая последний вздох, словно прощаясь со своими далекими любимыми. Потом холод сковал ему сердце, и он умер, вцепившись закоченевшими руками в незнакомого казака.
Глава 25
Остановившийся на высоте у Ташкесена генерал Бейкер, напряженно глядя в сильный бинокль, считал неприятельские костры, которые светились на противоположных высотах.
— Нет, совершенно немыслимо сосчитать их, — сказал Бейкер, опустив бинокль. — Один раз я насчитал их тысячу, в другой — вдвое больше.
— Тогда возьмем среднее, — сказал Барнаби.
Капитан Файф, молодой помощник военного атташе в Константинополе, проворчал что-то вроде: «Ну их всех к дьяволу», а потом изрек:
— Обстановка ясна. Их примерно тысяча. Допустим, что возле каждого костра человек по двадцать... Так, сэр? — обратился он к генералу Бейкеру.
— Вы сами уже сказали, Файф, обстановка ясна. Там действительно по меньшей мере тысяч двадцать.
— Про русских нам известно, что они любят шахматы... Это, мне кажется, похоже на мат, господа! — пророкотал густым басом укутанный в кожух полковник Мейтлен.
— А вы, похоже, уже навострили лыжи, Мейтлен? — заметил Фред Барнаби.
— Вы не ошиблись, — согласился полковник.
Англичане весело рассмеялись, приняв этот разговор за остроумную шутку. Не понимавшие английского языка турецкие командиры недоуменно уставились на них.
Бейкеру эти разговоры и шутки были приятны и неприятны. Им легко шутить! На них никакой ответственности. А что делать ему? Теперь, после того как стало очевидно, что его прежние опасения, о которых он не раз предупреждал Шакира и слал тревожные телеграммы в Софию, — это сотая доля того, перед чем они оказались в действительности, на его плечи ложилась невыполнимая задача — спасти Арабаконакскую армию. Почему он должен ее спасать? Почему именно он, а не Реджиб, или Мехмед, или Мустафа, — все эти всезнающие генералы и паши, именно те, кто своей самоуверенностью сводили на нет его многократные предупреждения о том, что русские нашли какую-то не отмеченную на картах дорогу через Балканский хребет и что приближается гроза, которая может все смести. И вот теперь эта гроза буквально над ними. Но Шакир и его помощники все еще не поняли всей глубины опасности. Еще меньше понимал ее Сулейман, который сидит в Софии, и один только дьявол знает, чем он там занимается.