Бейкер кивнул. Он знал приказ, переданный Файфом: остерегаться плена. При других обстоятельствах генерал сам сказал бы — и не только Файфу, — что продолжать стоять тут — безумие. Но сейчас все чувства его обострились. «Первыми оставляют тонущий корабль крысы», — с горечью подумал он, прощаясь с помощником военного атташе.
— Передайте Мейтлену привет. Желаю ему скорейшего выздоровления, а если встретите по пути полковника Аликса, скажите ему, чтобы покрепче пришпорил коня!
— Внизу дожидается присланный им унтер-офицер.
— Ну что за идиоты! Пусть немедленно поднимается сюда! Немедленно!..
Чей-то крик, выделившийся из общего рева сражения, прервал Бейкера.
— Дорога! Дорога! Смотрите, сэр! Они штурмуют дорогу!
Бейкер подбежал к тому месту, откуда лучше всего была видна дорога. Внизу прямо по шоссе с развевающимся знаменем наступал неприятельский батальон. Боевыми рядами. Плечом к плечу. Безумцы!
— Ура-а! — загремело в ущелье.
Сотни ружей стреляли одновременно, целясь прямо перед собой.
Бейкер почувствовал, как к лицу его прилила кровь.
— Укрепить постоялый двор! Скорее, господа! Барнаби! Уортсон! Сайс...
— Бросьте туда адрианопольский батальон. Пусть стреляют из окон... Живо! Бегом!
Трое англичан быстро спускались вниз, увлекая за собой нескольких турок.
— Пусть Ислам-бей прикрывает своими людьми... Трубачам трубить тревогу... В атаку! — отдавал приказы и распоряжения Бейкер окружившим его туркам.
— Резервы. Бросить вперед резервы! Немедленно. Бегите! Чего вы плететесь! Майор Эшреф! Поручик Муззафер!
— К орудиям! Немедленно, картечь! Если они взойдут на гребень, нам конец!
Но что происходит там, с этими идиотами адрианопольцами? Почему они бегут совсем в другую сторону?
— Остановить их! — закричал Бейкер, поняв, что солдаты адрианопольского батальона не бегут в другую сторону, а просто бегут.
Барнаби и офицеры что-то кричали им вслед, догоняли их, хлестали стеками, били ножнами сабель. Наводили пистолеты... Как стадо ошалелых баранов, врезались адрианопольцы в резервный скопленский батальон, который шел им навстречу, увлекли за собой две его роты и расчеты орудий, стоявших за постоялым двором. Снова послышались крики: «Аллах, аллах!» Но это были уже крики ужаса.
И все же внизу, у самого постоялого двора, что-то происходило, потому что неприятельская часть остановилась, залегла, зарылась в снег у дороги. Эльбасанцы! Эльбасанцы ударили им во фланг! Смельчаки. А с другой стороны боснийцы Ислам-бея придвинулись, спускаются... Дикая, ужасающая стрельба. И дым, дым. Мучительные минуты. «Величественные минуты, — сказал себе Бейкер и почувствовал, как весь дрожит от напряжения. — Последнее торжество перед концом! О мои храбрые ребята! Ведь я всегда так верил в доблесть турецкого воина... в его смелость, упорство, его готовность умереть... Но так ли это? И подтверждается ли данной войной? Оставим войну в целом, возьмем только мой случай! — Он управлял боем, старался придать бодрости своим людям, а какой-то второй строй его мысли подсказывал ему: — А эльбасанцы — это турки или албанцы? А тузленцы — турки или боснийцы? Да и сам я? И Мейтлен, Аликс, Теккерей, Кэмпбелл, Файф, Уортсон, Сайс — и только ли они? — мы турки или англичане? Кто же тогда защищает Оттоманскую империю — истинные турки или мы, иностранцы, добровольцы, наемники? Вот они, — он с отвращением смотрел на рассыпавшийся адрианопольский батальон, который офицеры возвращали к постоялому двору. В бинокль Бейкер видел, как Барнаби, размахивая толстой палкой, колотил ею по спинам перетрусивших, обалдевших от ужаса солдат, бранил их и посмеивался, ну в точности укротитель, усмиряющий диких животных, а те ощеривались и бежали из ненависти к палке... — Нет, и это тоже не вполне верно. И это тоже проявление общей катастрофы, — думал он. — Или... Но что это! Скопленцы, кажется, опомнились. Они продвигаются! Вот они, под дождем пуль проникают в постоялый двор, хотя снаряды рушат его стены. Смельчаки! Смельчаки! Нет, ничто не верно, ничто не верно до конца», — говорил он себе, желая быть хладнокровным, но в душе его надежда сменялась отчаянием.
Наконец появился посланный Аликсом унтер-офицер. Его черный мундир свидетельствовал о том, что он из других частей. Он доставил письмо. Бейкер выхватил у него из рук конверт. Читал и не верил своим глазам... К чертям! Аликс сообщал, что добрался до Шакира, но командующий армией даже не выслушал его. Бейкер читал и не мог удержаться от брани. Он выплевывал одно за другим самые грязные ругательства, которые только мог породить Восток и которые так не соответствовали его воспитанию. Он сквернословил самым вульгарным, самым отвратительным образом, потому что иначе он задохнулся бы от ярости. После стольких уговоров и благоприятных возможностей, после стольких жертв, не воспользовавшись для отхода ночью, напуганный канонадой, Шакир вдруг бежал. Бежал среди бела дня. И русская армия у Арабаконака, которая, разумеется, видела его поспешное отступление, преследовала теперь его по пятам.