Неловко махнув рукой, он, покачиваясь, пошел к двери, а непослушные ноги понесли его к окну. Андреа повернул обратно, но острый взгляд Дяко остановил его и заставил вздрогнуть всем телом. Что было в этом взгляде? Презрение? Недоверие? Андреа снова пошел к окну. Его точно пронзили пулей, и боль все усиливалась. Он раздвинул занавески. Прижался лбом к холодному стеклу. Не думал ни о чем. Смотрел прямо перед собой, в темноту, и чувствовал все сильней и сильней эту боль... Ветви орехового дерева качались под ветром. В гостиной у Задгорских горел свет, и сквозь тюлевые гардины было видно гостей. Они раскланивались. Вон Филипп, и он кланяется... Тьфу!.. А та? Нет, это не Неда... А, вон и она! Андреа попробовал задержать взгляд на силуэте девушки, но Неда отступила назад, смешалась с гостями. За гардиной осталась только высокая представительная фигура консула Леге... «Ясно, — сказал себе Андреа, наблюдая за ним. — Ловко пристраивает своих деток наш сосед Радой Задгорский! Иностранцев, иностранцев нам подавай! Свое у нас не в почете, мы им гнушаемся...»
Вдруг он вспомнил, что им самим гнушаются другие, отпрянул от окна, обернулся.
Дяко уже встал и прятал свою книжечку.
— Я проберусь, доктор, не бойся! Теперь, когда у меня эти сведения, ты не должен меня задерживать.
— Тогда я тебя провожу. Мой мундир...
— Нет, нет, мне не впервой!
— Экий упрямец! Будь по-твоему, но сначала я тебя накормлю. И заверну кой-чего в дорогу.
— Вот это можно! — улыбнувшись, согласился Дяко.
Спрятав книжечку во внутренний карман куртки, он застегнул карман булавкой и пошел за Климентом. Они были так возбуждены и заняты разговором, что, выходя из комнаты, ни тот ни другой не вспомнили об Андреа.
— Деньги тебе нужны? — донесся с лестницы голос Климента.
— Не беспокойся, завтра в ночь я уже буду у наших...
Андреа затаил дыхание и не шевелился. Да, для Дяко, для Климента будет завтра!
Глава 7
И Неда думала о завтрашнем дне, боялась, что он не сулит ей ничего хорошего. Завтра на прогулке Леандр представит ее своей матери и, может быть, завтра решится ее судьба.
Неда пожелала спокойной ночи гостям, дождалась, пока фаэтон не выехал на улицу через распахнутые ворота, у которых стояли ее отец и дед, провожавшие гостей, и, дрожа от холода и от волнения, вбежала в дом.
Филипп вошел вслед за нею.
— Кажется, миссис Джексон уже укладывается спать, — сказал он, заглянув в коридорчик, соединявший дом с пристройкой, где в новых просторных комнатах разместилась американка с секретарем и горничной.
— А ты, как видно, всерьез ею интересуешься? — спросила Неда с шутливым сочувствием. — Она хороша собой, бесспорно... И очень умна...
— Тогда что же?..
— Она не для тебя, Филипп!
Он выпрямился. Красиво очерченные губы обиженно надулись.
— Уж не думаешь ли, что одна ты достойна...
— Филипп!.. Нет, ты меня не понимаешь, — горячо запротестовала Неда. — Ты опять намекаешь, будто я его люблю за то, что он консул... Да кто бы он ни был, я все равно... А эта женщина — она эгоистка, Филипп! Я это чувствую... Она тебя не заслуживает, ты будешь страдать, предупреждаю тебя!
— Любопытно, — заметил он, остановившись у лестницы, ведущей наверх. — Любопытно, почему ты вечно думаешь о каких-то страданиях?
— А ты? Ты, Филипп?
— Гм! — Он пожал плечами и умолк.
И опять у него в душе неожиданная потребность раскрыться, довериться натолкнулась на неумение это сделать. Неда это почувствовала, и ей стало больно за брата — именно эта черта его характера была ей совершенно чужда. «Как он мучается... Надо чем-то ему помочь, предотвратить разочарование, которое непременно наступит. Я знаю таких женщин, как миссис Джексон», — думала Неда, все сильней тревожась за него.
Но тут он нарушил молчание, и то, что он сказал, ее и успокоило и разочаровало.
— А по-моему, надо смотреть на вещи проще, сестричка! М-да... — Он приблизился к ней и продолжал с многозначительной улыбкой: — Наша гостья разведенная? Разведенная. Сама нам сказала! Значит, свободная женщина! Приехала сюда. Ищет приключений! Почему бы нет в таком случае?
— Филипп! Это унизит тебя самого! А я воображала, что ты в нее влюблен...
— Влюблен? — Он поколебался: — В конце концов, ведь ради этого люди и влюбляются, сестричка...
— Ради чего... этого?
И вдруг она его поняла, и ее нежное лицо вспыхнуло.