Но даже если бы они и предложили ему остаться у них, он все равно отказался бы. Он, правда, прежде думал: надо убираться прочь из этой грязной дыры. Но с тех пор, как арестовали Неду — он не сомневался в том, что кто-то пронюхал об их встрече и теперь от нее хотят добиться, чтоб она его предала, — он нарочно, с отчаянным и бессмысленным упорством продолжал оставаться в шантане. Он знал, что Неда может не выдержать. Что жандармы могут в любую минуту нагрянуть в его убежище. Придут — и кончится этот кошмар. И для нее. И для него. Сумасбродство, самое настоящее сумасбродство! Самоубийство, безумие... Безумие... «А неужели я люблю ее только разумом? И если она страдает, если она умрет, для чего тогда жить мне?»
Он прислушался к орудийным залпам. Не прекращаются. Даже еще сильнее стали. То ли ночь делает их такими четкими, то ли они приблизились? Никогда ничего не желал он так, как приближения этих орудийных выстрелов. Завтра братушки будут тут. Но эта ночь? Эта ночь!..
Он попытался узнать время. Потом опять прислушался. Снизу, со стороны Соляного рынка, донеслось громыхание колес, и гулкие, тяжелые металлические звуки. Они усиливались все больше и больше. Вскоре над ним задрожали обгорелые балки... со стен дождем посыпалась штукатурка... Что это? Орудия! И тяжелые, крупнокалиберные! Уходят или возвращаются? Вопрос этот не только озадачил его, но и встревожил. Это означает: либо турки хотят сражаться за город, либо они его оставляют! Он долго и напряженно вслушивался. Ни одного пушечного выстрела. Только непрерывное тяжелое громыхание... Сколько может их быть, орудий, зарядных ящиков? Двадцать? Тридцать? Его возбужденное воображение перешло границы. Внезапно — точно так же, как и началось, — громыхание прекратилось и сразу же стали слышны далекие залпы. Потом наступила тишина, и в этой тишине он услышал — и это казалось неестественным — приглушенный женский голос.
Мериам. Он быстро поднялся, выбрался из своего тайника, перегнулся над темными балками.
— Ты зовешь меня? — спросил он.
— Скорее... Как можно скорее!
Он стал пробираться по балкам. Подошел к двери. Он двигался уже смело, быстро, даже не глядя, куда ставит ногу. А достаточно было одного неверного шага, и он полетел бы вниз.
— Входи, — шепнула Мериам.
Он сделал еще шаг. И оказался в коридоре. Над ними, на верхнем этаже, топали ногами, что-то передвигали, стучали.
— В комнату, — Мериам подтолкнула его.
Он вошел в ее каморку. Лампы не было. Горела только одна свеча. Пламя ее заколебалось от движения воздуха и едва не погасло. Андреа прикрыл дверь.
— Что такое? — спросил было он и в ту же минуту понял: комнатушка Мериам была пуста. Ни кровати, ни сундука, ни батистовых занавесок. — Уезжаете?
Она затрясла в отчаянии головой. В глазах ее был страх. Свеча бросала трепещущий свет на ее овальное лицо.
— Папаша Жану требует... Папаша Жану сказал девушкам... Страшно, Андреа!
— А что так пугает вашего папашу Жану?
— Турки говорят, что они подожгут город...
— Подожгут город! Что ты сказала? Повтори! — Он схватил ее за плечи.
Она утвердительно кивнула.
— Консулы сказали: нельзя поджигать! Главный паша сказал: не буду поджигать... Обещал.
— Тогда зачем же ты болтаешь...
— А папаша Жану не верит. Не верит папаша Жану.
— Подожди... Почему он не верит? Он убежден в другом? Может, слышал что?.. Говори! Говори скорее!
— Черкес Галиб-бей тут, Андреа. Очень пьяный... Очень плохой... В Софии, говорит, много продовольствия, хоп — и в огонь! Патронов много, хоп, кричит — и в огонь! Ничего не оставим московцам, кричит!
Он отпустил ее. Галиб-бей. Он слышал такое имя.
А она продолжала рассказывать:
— Папаша Жану сказал... быстрее, быстрее, мадемуазель — все в огонь, дом, товары, девушки... Надо бежать, Андреа! Бежать! Хочешь с Мериам? — она прижалась к нему и виновато заглядывала в глаза. — Мериам сказала папаше Жану — или красавчик Андреа, или не будет Мериам...
Кто-то шел по коридору. Отворял двери, кричал:
— Давайте, быстрее... Выходите все...
Это был папаша Жану.
Мериам сразу же накинула на дверь крючок. Андреа не шелохнулся. «И чему тут удивляться, — думал он. — А прошлый год что? Панагюриште, Копривштица, Клисура, Батак, Перуштица... Удивительно было бы, если б они не сожгли город. Если они на этот раз не сожгут его... Ясно, ясно. Этому воспротивились консулы, отказались покинуть город. Осман Нури вынужден был согласиться. А черкес Галиб-бей все же подожжет его».