— Что же можно сделать, Андреа? Сколько тут нас?
— Сколько вас? Восемь. Со мной — девять. Соберем еще столько же соседей — и к тюрьме. Освободим наших людей! Там их, должно быть, человек двести! После пойдем к складам, вооружимся.
— Ну да!
— Хватит! Димо! Беги к попу Христо, у него трое сыновей. Мастер Велин, Матеа! Ступайте за Герасимом, за Стойко! Стучитесь во все дома подряд... Мне нужны десять человек немедленно. Вы, братья Пано, Свитка, Михал...
Пока Андреа рассылал во все стороны парней, женщины вынесли фонари, бурки, шубы. А он сбросил с себя шинель, сорвал с головы феску. Скоро начали сходиться мужчины.
— Эй, глядите, сам дедушка поп! Поздненько для тебя, святой отец!
— Ничего, я еще вижу... Вижу и в темноте...
Пришел и Герасим. И еще десять человек. Еще двадцать. Каждый имел при себе какое-то оружие.
— Готовы?
— Эй, бабы, запритесь хорошенько, — крикнул Анани. Он все еще думал о своем доме.
Они выскочили на улицу. Разбежались. Застучали во все ворота, кричали:
— Выходите! Спасайте город...
Теперь уже по улицам двигалась людская лавина — яростная, приведенная в ужас, наводящая ужас. Горожане выбегали из ворот, присоединялись к ней, сливались с нею. Казалось, они ждали ее появления.
Ну тут навстречу с шумом вылетели всадники.
— Вот они, черкесы! Вот они, разбойники!
— Огонь!
Никто не ждал приказа. Стреляли на ходу. И те тоже стали стрелять. Стреляли, отступая.
— За мной! За мной! — кричал Андреа и бежал, задыхаясь.
Глава 32
Пламя напротив слепило Неду, крики внизу, во дворе, заглушали ее голос. А она, прижавшись головой к ржавой решетке, прикрывавшей окно ее темницы, смотрела, не различая лиц, и кричала, обезумев от ужаса:
— Отец! Отец!..
Невозможно. Нет. Это не укладывается в голове. Именно сейчас, когда близится конец их мукам. Когда османы сами уже вынуждены бежать. Она все пыталась отвести взгляд от той части двора, где зарево приближающегося пожара чудовищно удлиняло тяжело повисшие на деревьях трупы. Она только видела, что отца ее нет среди них, — это единственное, что давало ей силы звать и кричать. А у мечети казнь не приостанавливалась... Выводят, угоняют на задний двор... Там растет много деревьев... Ужас, ужас! Где она жила до этого дня? В каком мире она жила? Где-то в облаках, салоне консульства, в лживой атмосфере, где все выказывают признаки почтения, кланяются друг другу... А эти крики, брань — «свинья гяурская», «скотина», «паршивая собака», — побои... Этот Коч-баба, которого она уже знает по имени...
— Милый мой папа, — повторяла она с отчаянием и нежностью. — Как, бывало, мы ссорились, сердились друг на друга, и как упало у меня сердце, когда я увидела тебя в окошко, на тюремном дворе...
Он был в оковах. Железное кольцо вокруг шеи больше всего потрясло ее. Она могла представить себе его только сильным, гордым, он всегда возвышался над остальными. «Он искал меня глазами, — думала Неда, — улыбался мне, высоко поднимал голову, хотел приободрить меня. А сам с железным кольцом на шее... Потом я видела и твоего отца, Андреа. Жандарм его все время подталкивал, но он не так переменился, как мой отец... Тогда я поняла, что вы, Будиновы, из другого теста, не то что мы...»
Она все теснее прижималась похудевшим лицом к решетке. Уже горела вся Имаретская слобода. Временами ей казалось, что горят купола мечети, временами — что четко вырисовывающийся черный массив мечети то вздыбливается, то оседает набок, словно пытается уклониться от налетающей на нее стихии. Орудийные выстрелы не прекращались, к ним примешивался вой, глухие взрывы, ружейная пальба. У ворот Джани-бей орал на жандармов, чтобы они поскорее нагружали повозки и побыстрее вешали.
Потом вывели еще несколько узников. Мечущийся свет пламени временами приоткрывал над ними покров темноты, но она тут же снова еще плотнее смыкалась. Неда с трудом могла отличить их фигуры от фигур жандармов. Отца не было среди них. Но тут же выгнали еще нескольких, и она снова вперила в них взгляд. Пламя напротив по-прежнему слепило ее. Тот высокий?! О боже! Он обернулся...
— Папа, папа!
Грохот выстрелов заглушал ее голос. Он снова обернулся... Этих тоже? Двинулись. Их выталкивают во двор мечети.
— Нет! Нет! — дико закричала она.
Заливавший ее желтый свет стал оранжевым, красным-красным, как свернувшаяся кровь. И все окутал мрак. Она постояла еще немного. В голове ее была зияющая пустота. «Невозможно! Нет, это не мой отец, добрый, всеми уважаемый в городе человек... Нет...» Она отпустила решетку и упала на нары.